Писать или не писать? Вот в чем вопрос молодой и красивой жены гения.
- Иди сюда, куколка!
Требовательный голос застаёт меня на кухне - я зависла над кастрюлькой с взволнованной огнём бежевой массой - вот-вот надо снимать с плиты крем. Но я выключаю газ и иду. Я не скажу мужу: "Занята. Не сейчас". Я подчиняюсь. Всегда подчиняюсь.
В наших отношениях всё просто: он гений, я - куколка. Шаг влево - шаг вправо - и я снова останусь одна. С проблемами, которые он за меня решает, с моими безумными родственниками - тем нужны от меня лишь деньги. Его деньги. Моих теперь нет - он настоял, чтобы я ушла с работы.
"Жена должна быть домашней", - считает он. У меня это получается. Наверное, лучше, чем у других. Я втайне захожусь от гордости за сверкающий, моими руками вымытый дом, за рукоделия, за то, что никто из моих подруг не может так готовить французские волованы и итальянскую пасту, паэлью, киш, жульен или мудрёные соусы. За кулинарные изыски меня любит не только муж. А он меня любит, я уверена. Он просто такой. Требовательный. Имеет на это право - он гений. И мне хочется быть идеальной, идеальной во всём, ведь есть кое-что, что дать своему мужу я не могу...
– Что, милый?
Я влетаю с улыбкой в обшитый тёмным деревом кабинет.
– Посмотри, - говорит Олег, вальяжно развалившись в кресле.
Вытирая руки полотенцем, приближаюсь к монитору.
– Ты не могла оставить это на кухне?
– брезгливо морщится муж.
– Прости милый, сейчас унесу.
– Ладно уже. Читай.
Облокотившись о письменный стол, я приникаю к экрану. Ощущаю себя соучастницей. Новый текст. Я читаю его первая - это льстит, наполняет меня восторгом, пусть и не каждый раз он воистину заслужен. Наблюдать за полётом мысли моего гения, разгадывать замысловатую игру рубленых фраз - удовольствие. Экстаз - узнавать себя в его героинях. От этого - мурашки по коже.
Олег курит. С крепким запахом Ротмэнс по кабинету расплывается ожидание. Нервное. Нетерпеливое. Ожидание восхищения. От жены требуются овации, на ошибки укажут другие. Только б не переиграть... Я оборачиваюсь, наконец. Смотрю снизу вверх. Надеюсь, мои глаза сияют искренне.
– Милый, это замечательно!
– выдыхаю я.
– Ещё бы, - говорит он. Мягче. Ожидание оправдано. Плечи расслабленно опускаются. Он стряхивает пепел и пристально смотрит: - И...? "Замечательно" - всё, что ты можешь сказать?
– Атмосферно, живо. Герой интересный, с изюминкой. Сразу видно - с первых строк. Прочла на одном дыхании...
– Ещё скажи тупое "проду, проду", - осклабился он.
– А как тебе моя аллюзия на Каббалу? Заметила?
– Да...
Я отчаянно вспоминаю, где мог быть этот намёк.
– И где же она?
– щурится он.
– Ну?
Я молчу. Пытаюсь вспомнить. Он с раздражением фыркает:
– Зачем врать? Неужели трудно признать, что такие вещи выше твоего понимания?
– Прости...
Он нависает и берёт моё лицо в ладони. Сухие. Горячие. Сжимает. Говорит менторским тоном:
– А нужно, чтоб ты видела. Должна видеть. Всё, что я пишу. Иначе, что ты за жена? Или ты сама - аллюзия?
– Прости. Я перечитаю. Видимо, увлеклась сюжетом...
– Разве я многого прошу? Только быть внимательной! По-моему, это не сложно при таком количестве знаков!
– гремит его недовольный бас. Олег тушит сигарету в мраморном брюхе охотничьего пса-пепельницы и грубо бросает: - Перечитаешь потом.
Я чувствую себя не выучившей урок школьницей. Хочется плакать. Это пройдёт, всегда проходит. В кухне меня ждет крем - Олег хотел эклеров к чаю.
* * *
Я оправляю вечернее платье перед зеркалом. Чёрная ткань почти касается пола. Строго и лаконично. Голая спина окаймлена кружевными переплетениями. Дорогая выдумка французского кутюрье.
Олег любит всё самое лучшее: строгий хронограф Бом и Мерсье на запястье, нашу квартиру в старинном особняке на Ордынке, чуть поскрипывающие итальянские туфли из тонко выделанной кожи, костюмы из английской шерсти, крепкие сигареты, хорошую кухню, качественный виски, меня... В зеркало высокого трюмо я придирчиво разглядываю отражение - укладка идеальна - волосок к волоску, умеренно макияжа, серьги с рубинами - Олег подарил их недавно. Должен быть доволен.
– Куколка, готова?
Он стремительно входит. В чёрном смокинге, бордовой бабочке поверх снежно-белой рубашки. Ёжик волос с серебряными штрихами. Платиновая оправа очков. Плотнее знаменитого агента Ми-6, но более импозантен. Красив. Боже, как он красив! Мне хочется обнять его, но Олег кривится:
– Не люблю, когда ты так мажешься.
– Милый, всё-таки светский раут...
– Вот именно - не бордель. Сотри эту бесстыжую красноту с губ. Искусственные признаки возбуждения нужны только проституткам на Тверской.