И учёный поведал чуткой собеседнице о своём знакомстве с Наландой, не забыв упомянуть, как, по его мнению, прекрасная жительница внутреннего города откровенно посмеялась над ним.

– О, да ну тебя, право!
– недоверчиво хмыкнула Дарима.
– По крайней мере, смеяться над тобой она бы точно не стала, вы ведь полвека проработали бок о бок, хотя бы и не зная друг друга лично.

– В тот момент мне так показалось. Но послушай ещё... сегодня мне приснился очень странный сон, а после я проснулся и увидел ромашки.

– Ромашки?

– Да. У меня картина на стене. Мне мама рассказывала про гадание на ромашках. Ну, я и отправился в поле.

– Ты меня всё больше удивляешь!
– воскликнула Дарима.
– Чтобы ты и ромашки?..

– Ой, да мы всю жизнь гадаем на наших вычислителях. Знаешь, много общего...

– Но судя по твоему виду, результат этих древних ритуалов остался для тебя неутешительным?

– Да ты уж не подумай обо мне лишнего: я и не собирался серьёзно ромашки обрывать, просто как-то само вышло. Я же ведь понимаю, что все эти гадания - самообман. Жаждущий ответных чувств человек будет обдирать всё новые цветы до тех пор, пока не получит удовлетворяющий его результат.

Гелугвий встал и зашагал по комнате, в нём явно проснулся учёный.

– И даже если один какой-то цветок во всём огромном поле и связан с тобой причинно-следственными связями, - продолжал он, - то сначала ещё нужно его найти. А если не ведать об этом судьбоносном соцветии и задаться целью просто перебрать все живые растения этого вида, то сначала нужно вычислить точное количество ромашек в мире, и затем провести обряд гадания на каждой из них. Но это только касаемо существующих в мире цветов. А если подходить серьёзно, то необходимо учитывать, что каждый год нарождается новое поколение, и нужно ещё как-то просчитать все цепочки, ведущие именно к такому варианту, и чтоб лепестков у отдельно взятого цветка было именно столько, сколько у него есть, и чтоб каждый год результат один и тот же был, понимаешь?

– Иначе что - не любит?
– задорно подмигнула Дарима учёному.

– По крайней мере, от бедных ромашек это вряд ли зависит, - промычал Гелугвий.

– Надеюсь хоть, - добавила Дарима уже серьезнее, - ты не собираешься уничтожить все цветы мира только для того, чтобы выяснить, любит ли тебя

она

?

– Нет, конечно!
– снова оживился учёный.
– Ведь это можно высчитать виртуально, - сказал Гелугвий, кивая на вычислители, стоящие у стен.
– Причём, как я слышал, действие сиё не будет относиться к действиям речи, тела и ума, а значит, его можно смело совершать!

– О, не за этим ли ты звал меня сегодня, друг мой? Действие сиё, да будет тебе известно, как раз таки напрямую относится к одному из названных тобой элементов - уму - и показывает, как неспокоен он у совершающего его.

– Ох, истинно говорят, - подытожила Дарима после паузы, - все влюблённые - как дети малые.

– Ладно, оставим эти цветики в покое, - буркнул Гелугвий.
– Не буду я их трогать, разумеется. И так неприятно было, что три десятка их угробил из-за собственной глупости. Я, конечно, не за тем тебя звал, чтобы рассказывать о подобных наполеоновских планах. Я понимаю - теоретически - что надо делать. Это идти

туда

и признаться во всём. Как ты и говоришь - поступать согласно велению сердца. Но я не умею! И, кроме того, сомневаюсь!

– О, непостижимые двуногие существа! В чём же ещё тут можно сомневаться, ведь сердце одно умеет распознать настоящее чувство?
– удивилась Дарима.

– А у меня сердце научного типа, - пошутил Гелугвий.
– Ну там, мышца Перикопа с проходящей сквозь неё кривой Эзнера...
– учёный отвлечённо улыбнулся.
– Дарима, я хочу последний эксперимент провести, прежде чем решусь навестить Наланду. Самый последний. И если я найду ответ - тогда уж точно пойду в город.

– Ты расскажешь мне про него?

– О, нет, - ответил Гелугвий, - не хочу я пока про это говорить.
– Я тебе лучше свой сегодняшний сон опишу.

И учёный извлёк на поверхность врезавшиеся в память подробности ночного видения о рождении мира. Рассказав всё в подробностях, он добавил:

– И надо всем этим новорождённым миром парило Лицо. Оно было юно и прекрасно, но казалось, что грубые мазки печали словно застыли в его чертах.

– Неужели, ты и правда видел, как из слезы этой женщины возникает целый мир?
– удивлённо и тихо произнесла Дарима.

– Да, я это отчётливо видел. А что такого?

– Это... О, я тоже сейчас не имею сил об этом говорить. Но я обязательно расскажу тебе после.

Они не сговариваясь поднялись. Обоим было ясно, что беседа закончена.

– Я обязательно сообщу всем, как только получу результаты, - произнёс на прощание Гелугвий.
– Думаю, очень долго ждать не придётся.

– Надеюсь, это всё ж чуток меньше обычных пятидесяти лет?
– весело обронила Дарима и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.