Шрифт:
– А она что вместо этого делает?
– задал я не адресованный никому конкретно, но явно интересующий всех без исключения вопрос.
– Делать там можно мало чего, выбор невелик. Но даже у этого выбора должна быть причина, - ответил Гелугвий.
Я посмотрел на Дариму. Губы её в этот момент немного поджались. Она уже не смотрела в окно, казалось, она внимательно слушала, опустив голову.
– Так что же она, ты не сказал?
– повторил я свой вопрос.
– По последним данным уже несколько дней почти не отходит от окна в своём доме, - медленно ответил Гелугвий.
– Вообще никуда не выходит, необычно мало двигается.
– Так, - задумчиво произнёс Штольц и почесал в затылке. Значит, вся заковырка в том, что сорок девять лет подряд в эти дни она ходила на местный пляж, а теперь только у окна торчит. А если ей просто надоело?
– Наланда ведь всё знает, - задумчиво проговорил Гелугвий.
– Она не станет производить лишних, непонятных нам действий.
– Как не станет и специально для нас ходить на пляж, - аккуратно парировал коллегу Штольм.
– Насколько я знаю, прошлая команда учёных перед заселением туда просила её вести себя внутри как можно естественно. Так же, как здесь. Но при этом не забывать, что она на важном задании.
– Какие же связи тогда неизменно оставляют её дома у окна вот уже второй месяц подряд?
– задался вопросом Гелугвий.
– Может быть, сейчас ей хочется больше времени наблюдать за Кхарну, - измыслил вслух Штольм и вдруг, немного изменившись в лице, негромко добавил: - Или что-то ему сообщить...
– О, этого мы прочитать не можем! Но, ниточки, возможно, у нас всё-таки есть, - вставил я.
– До Эксперимента Наланда, как излагают документы, любила проводить летнее время в Зеленом Поясе юга, но в последний год уже активно готовилась к Эксперименту: училась и тренировалась, предпочитая оставаться дома. Если протянуть Нить Непостоянства сквозь годы, то можно увидеть, что и на пляж она...
– Это у вас такие ниточки из прошлой жизни вне поля, что ли?
– прервала меня Дарима, незаметно для всех подошедшая к столу.
– Или это уже считается "прошлым воплощением", да?
– Не всё так плоско, Дари, - улыбнулся уже чуть успокоившийся Гелугвий.
– Об её действительных прошлых жизнях мы ничего не знаем. При этом у людей внутри выбор весьма небогатый: ходить или не ходить. Что там ещё можно делать? Быть может, он обусловлен простыми причинами, быть может - и нет. Но нам предстоит это выяснить.
Дарима чуть вздёрнула недовольный носик:
– А что же вы, товарищи учёные, не взяли в расчёт тот простой вариант, при котором выбор она свой делает под влиянием внутренних причин, совсем не тех, что уже были сотканы в прочное полотно пять десятков лет тому назад здесь, вовне.
Мы все поначалу переглянулись. Это ещё надо было переварить.
– Ну да, - опомнился первым Штольц.
– Так как просчитали мы всё всего лишь на известные 55%, остаётся ещё довольно-таки громадная вариативная дыра, из чего следует...
– Ох, ну ты скажешь тоже!
– засмеялась Дарима.
– Ну, хорошо, значит, если вы отводите на эту... дыру 45%, то чего удивительного, что она перестала ходить в поле, или куда там... а вместо этого остаётся у окна? Неужели это не вписывается в те 45%?
– Дело в том, Дари, - вкрадчиво, но твёрдо отвечал Гелугвий, - что этот процент описывает всю жизнь Наланды. За пятьдесят лет там, - и он указал пальцем на светящийся экран на столе, - под Колпаком Неймара, не случилось ничего из ряда вон выходящего. Всё можно было просчитать даже без кармосчётных вычислительных машин, буде таковые у нас... ммм... эээ...
– учёный запнулся и посмотрел по сторонам. День за окошком уже явно клонился к закату. Голубое небо потихоньку серело, сгущались сумерки. Гелугвий вернулся к мысли и продолжил:
– В течение всего этого времени боковые ветви алгоритмов неуклонно таяли в коридорах ньютоновской инерции, где, наконец, практически полностью утратив событийную насыщенность, показали негативную возможность возмущения нулевой активности.
– Ну просто поэтика романтизма!
– Дарима от удовольствия даже захлопала в ладоши и закатила глаза к потолку.
– Однако, Учение говорит нам о том, что у человека всегда есть выбор. Какой бы вы там негативный процент свободы воли ему ни насчитали.
– Учение также подразумевает, что у любого действия есть предопределяющая его причина, - дополнил Гелугвий и, наконец, улыбнулся. Уж этого собеседница никак не станет отрицать.
– Это вне всякого сомнения. Но я уже спрашивала: с чего вы все взяли, что причина эта обязательно снаружи?
Гелугвий растерянно уставился на Дариму. Затем глаза учёного беспокойно забегали по сторонам, будто пытаясь найти точку опоры и зацепиться за что-то, но ни на чём не могли остановиться; губы его беззвучно зашевелились; казалось, он хочет что-то сказать, но словно не может преодолеть некий невидимый барьер.