– Так, что... собирайся?

– Куда?
– Саша подхватил свою пустую тарелку и пошлепал к раковине - мыть. Он сам так захотел. Помогать матери по дому. Лия понимала, что для него такое было в новинку, но он хорошо справлялся. Она восхищалась своим ребенком... Его основательностью... правильностью взглядов. И это не она таким его воспитала. Здесь Чалый постарался. И никто другой. Отрицать это она не могла...

– Как - куда, Сашка? Домой!

Саша оглянулся:

– Я уже дома. Мне нравится жить с мамой.

Чалый стиснул зубы, зыркнув на Лию. Та медленно покачала головой, давая понять, что не настраивала ребенка против отца. Он понял ее без слов. Поверил.

– Это глупо, Саша. Тебе удобнее со мной, черт... Да здесь у тебя даже комнаты нет!

– Ничего. Меня все устраивает, - буркнул Сашка, - меня другое удивляет... При разводе состояние делится пополам, ведь так? Почему же мама живет так бе... скромно?

Лия закрыла глаза. Было понятно, что Сашка хотел сказать «бедно», но вовремя удержался. И ей почему-то стало бесконечно стыдно. Стыдно за то, что она не могла дать сыну то, к чему он привык.

– Я сама так захотела, Саша...
– зачем-то соврала она. А может, и не соврала, вполне возможно, что, если бы Чалый не выкинул ее из своей жизни, она и сама бы у него ничего не взяла. В их семье деньги зарабатывал Александр. Сама Лия ни дня не работала, а потому не считала для себя возможным претендовать на его капиталы. Беда в том, что он просто не оставил ей выбора. Лишний раз демонстративно указал на место. На пустое место, коим она и была в его глазах...

Чалый никак не прокомментировал ее ответ. Отвернулся только к окну, задумчиво сверля взглядом вечернюю серость. В одном из последних разговоров с психотерапевтом Лия сказала, что считает любую власть проказой, разъедающей личность. Якобы та убивает все хорошее, что есть в человеке. В одном - быстрее. В другом - медленнее. Александр хотел верить, что все еще жив внутри. Он хотел в это верить...

– Я могу купить вам новую квартиру, или дом и...

– Я не хочу!
– тут же выпалила Лия, а потом подумала, что для Саши так, наверное, было бы лучше. И, скорее всего, ей следовало забыть о собственных принципах ради сына, возможно, ей стоило...

– Нам от тебя ничего не надо!
– словно озвучивая ее мысли, отрезал Сашка. Хотела бы и она говорить с такой уверенностью. Вот только он и знать не знал, сколько, например, стоит его обучение в школе, которое Чалый исправно оплачивал.

– Это дурость, Саша! Ты ведешь себя, как обиженный ребенок!

Это замечание было ошибкой. Дети вообще не любят, когда их называют детьми. Парадокс. Сашка насупил брови и поплелся из кухни прочь. В глубине квартиры хлопнула дверь.

– Черте что!
– вскочил Чалый.

– Не дави на него. Саше тяжело... Поставь себя на его место! У него земля ушла из-под ног... Его распрекрасный папочка оказался не таким уж прекрасным! Все, во что он верил - оказалось неправдой.

– А ты и рада, что все всплыло наружу!

Лия медленно покачала головой:

– Не суди людей по себе, Саша. Мне бы было гораздо спокойнее, если бы он перебывал в неведении. К черту правду, если она причинила ему столько боли.

– Я не хотел, чтобы все было так!

– Конечно... Ты хотел отомстить мне по-тихому.

Он ничего не ответил. Нечего было сказать. Ее слова были справедливы. Тогда... Но не сейчас. Все так изменилось. Встало с ног на голову. Вернулось с прежней силой. Или с еще большей... Чалый многое пересмотрел. И в себе, и в своем к ней отношении. Лия была твердо убеждена, что он ее не любил. И теперь он постоянно думал об этих ее словах... Подносил их к солнцу, вертел в руках, разглядывал под разными углами, но все равно не мог с ней согласиться. Возможно, его любовь и вправду была какой-то не такой... неправильной, что ли? Но откуда ему было знать, как надо любить? Чей пример он видел перед глазами? Не было... не было у него примера. И понимания, как надо правильно. Любил, как умел. Заботился. Покупал дорогие вещи, дом, машину, вкалывал, как раб на плантациях, только чтобы у них все было. У Лии и Сашки... Чтобы не так, как у него в детстве, чтобы... как надо! Чалый мало знал о тонких материях, у него была такая жизнь, что пришлось под стальную броню залезть - иначе не выжил бы. И тут уж не до сантиментов было. Но, скажем, если бы ей понадобилась почка, или сердце... Он бы отдал, не задумываясь. Он бы отдал... Это ли не любовь?

– Лия, подумай над моими словами, - вместо оправданий сказал Чалый, - я дал ему время, как ты и просила, но это не может так и дальше продолжаться. У него была налаженная жизнь, и то, что сейчас происходит - неправильно. Его дом не здесь... Помоги Саше это уяснить. Ты ведь и сама понимаешь, что так будет лучше.

– Ему хорошо со мной!
– ощетинилась Лия.

– Я с этим не спорю. Слушай... Переезжай к нам. И ничего не поменяется... Только Саша будет в привычной обстановке.

Он ожидал чего угодно, но не ее звонкого смеха:

– В качестве кого?
– поинтересовалась она между приступами хохота. Это надо было такое придумать. Переезжай!
– Нет, ты серьезно вообще?!

Чалый нахмурился. Смех Лии резко оборвался, потому что он был серьезен, как сердечный приступ.

– Подумай над этим, - сказал он, вставая со своего места.
– Сашка, я ухожу. Завтра заеду в восемь. Не опаздывай!

Чалый распрощался с сыном в тесном коридоре, кивнул напоследок бывшей жене и вышел за дверь. Ему было физически плохо. Все эти дни в тишине опустевшего дома, все эти чертовы дни он искал выход из сложившейся ситуации. И, наверное, убегал от правды. Но она, как пуля, настигала его, и от этого было больно где-то в области сердца. Лия его не простит. Чтобы он ни сделал, как бы себя ни повел дальше - она не сможет его простить. Потому что такое простить невозможно. Он и сам себя не простил, твою ж мать... А еще перед глазами стоял их последний вечер. Лия, непривычно налегающая на вино, ее шершавые губы под его губами, тонкие линии ключиц... И понимание того, что она совершенно его не хочет. Что ТЕРПИТ его, ради сына. Осознание этого пригвоздило. Так, должно быть, чувствует себя улетевший в нокаут боксер. Ему стало противно до отвращения. От самого себя противно...