Из другого кармана он достает телефон и тоже передает его мне.

— Мой номер уже вбит в него. Но ты можешь звонить по нему кому угодно.

Я смотрю на него с подозрением. Черт бы его побрал. Он прекрасно понимает, что, возвращая мне ту свободу, которую он отнял, я смягчаюсь по отношению к нему. Это правда. Когда он такой, как сейчас, мне трудно припомнить все то, что он делал, чтобы заставить меня его ненавидеть.

Костяшки его пальцев прижимаются к моей щеке, и мой взгляд снова сосредотачивается на его лице.

— Я вернусь через три дня. Если тебе нужно уйти, я пойму. Но молю Бога, дай мне еще немного времени, чтобы я снова мог тебя увидеть, — его глаза ищут мои. — Я обещаю, что всё сделаю правильно, Куколка.

Наклонившись вперед, он вскользь касается своими губами моего лба, а потом, спустившись ниже, накрывает ими мои губы. Только вот это его не удовлетворяет, потому что поцелуй углубляется. Он нежно ласкает мой рот, словно запоминает, каково это, когда наши губы движутся в унисон. Поцелуй становится горячим и страстным настолько, что от него мое сердце пускается в бешеный пляс. Его рука опускается на мой затылок, пальцы запутываются в моих волосах, и я задыхаюсь, когда другая его рука обхватывает мою талию и он дергает мое тело на себя.

На мгновение я теряюсь в ощущениях. Его рук. Его губ. Его тела напротив моего. Боже, этот мужчина умеет целоваться. Настолько хорошо, что у меня ноги подкашиваются.

Вернувшись с небес на землю, я вынуждена расцепить руки, которыми его обвила, когда он разрывает поцелуй и медленно отстраняется. Мое тело и разум сражаются с необходимостью снова притянуть его к себе.

— Береги себя и звони, если тебе что-то понадобится. Меня здесь не будет, но Ригор уже в пути, и ему приказано обеспечить тебя всем необходимым. К тому же, он будет проверять тебя каждый день, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

Его взгляд падает на мои губы, я вижу, что он снова хочет меня поцеловать, но, погладив меня по щеке в последний раз, он поворачивается и идет к своему пикапу.

Его уверенная походка и эмблема клуба многое говорят о том, какой он снаружи. Но когда он хватается за дверную ручку и поворачивается, чтобы взглянуть на меня в последний раз, я снова вижу его с другой стороны. Он хочет измениться. В его взгляде притаилась надежда на что-то новое, и сожаление о том, что он сделал. Но сможет ли он измениться, и измениться ли, еще предстоит выяснить. В следующее мгновение он запрыгивает в пикап и уезжает.

Я понимаю, что мне либо придется остаться и ждать, чтобы посмотреть, сможет ли он измениться, либо уйти и, возможно, сожалеть о том, что не узнала, по силам ли ему это было сделать.

Когда пикап исчезает из поля зрения, я бросаю взгляд через плечо на Бетани и обнаруживаю, что она смотрит на меня, стоя у своей парадной двери, безуспешно пытаясь скрыть свое изумление.

Сидя рядом со мной, Бетани спрашивает:

— Лил подумала, что, возможно, ты захочешь подработать и помочь мне с Меддой. Ты когда-нибудь приглядывала за детьми?

— Я присматривала за детьми с десяти лет.

— Правда, с десяти?

— Да, мы жили в многоквартирном доме, где было много матерей-одиночек. Мы едва сводили концы с концами, чтобы выплачивать арендную плату за квартиру, поэтому мама заставляла меня работать, чтобы я помогала всем, чем только смогу.

— Ничего себе, — сделав несколько глотков из своего стаканчика, она говорит: — Я очень привередлива к тем, кого нанимаю в качестве нянек, но Мав сказал, что ты ладишь с детьми, а я доверяю и его мнению, и мнению Лил. Но должна предупредить тебя, иногда я могу быть мамой-медведицей. Я не хочу показаться сукой, но я хочу самого лучшего для моих детей.

В ответ мою грудь сдавливает от боли. Именно такой я была, когда заботилась об Уилл.

— Нет. Я понимаю. Просто скажи, чего ты от меня ждешь, и мы все решим. Если я сделаю что-то, что тебе не понравится, или чего-то не сделаю, просто дай мне знать.

— Хорошо. Звучит неплохо. Давай сегодня вечером расслабимся, а завтра за завтраком обсудим детали.

— Спасибо. И спасибо, что разрешила мне здесь остаться.

Она одаривает меня легкой улыбкой.

— Никаких проблем. Я перед Мавом в неоплатном долгу, так что была рада помочь, — выпив, она снова поворачивается к заходящему за горизонт солнцу. — Могу я попросить тебя кое о чем?

— Да, конечно.

— Не возражаешь, если во время твоего присутствия здесь мы не будем говорить о гигантской очевидности, если так можно выразиться?

Единственный гигант, которого я знаю, это Дозер.

— Если ты этого хочешь, — спокойно отвечаю я.

— Ты будешь поражена тем, насколько я изловчилась игнорировать этого мамонта. По прошествии четырнадцати лет я, кажется, усовершенствовалась в этом искусстве.

— Без проблем.

Она тянется и похлопывает меня по руке.