Закат солнца с высоты шесть тысяч метров, да ещё и над горами, чьи заснеженные вершины окрашиваются в багрянец — зрелище незабываемое.

— Альпы пролетаем, — пояснил Медынцев.

Тот тоже не спал, к тому же с аппетитом уплетал намазанную на кусок хлеба тушёнку, запивая всё это дело чаем из термоса.

— Будете? — предложил он.

— Не откажусь.

— Держите, ещё горячий, не обожгитесь… И хлеб с тушёнкой, вот… Конечно, не мидии в лимонным соком, но весьма питательно, да и вкусно, на мой личный взгляд.

— Долго ещё нам лететь? — спросил я, откусив от своего бутерброда.

— Через два часа должны достичь Ужгорода, там ещё пара часов до линии фронта. Ну и ещё часа три — и мы садимся на окраине Москвы на Центральном аэродроме. Там я вас передам встречающим на руки.

Интересно, как будет выглядеть эта передача… Надеюсь, повезут меня оттуда не в автозаке.

Посетив уборную в хвосте самолёта, я вернулся на своё место, включил небольшую лампочку над головой и принялся листать ещё февральский номер журнала «Time» полугодовой давности, с обложки которого на меня смотрел маршал Шапошников в нахлобученной на голову папахе. В то время ещё начальник Генштаба РККА. Я помнил из истории, что Шапошников умрёт от рака желудка, не дожил чуть больше месяца до Победы. Надо будет не забыть шепнуть кому надо, чтобы попросили его позаботиться о своём здоровье, такие люди не дороге не валяются.

За иллюминатором окончательно стемнело, зато с такой высоты весьма красиво смотрелся лунный диск в обрамлении мерцающих звёзд. Помечталось немного о том, как хорошо было бы выпросить пару дней, чтобы съездить в незнакомую Пензу и там повидаться с Варей. Понятно, что желание неосуществимо, никто меня к ней не отпустит, да и в Москву её тоже не привезут, учитывая обстановку полнейшей секретности, но в мечтах я мог сделать всё, что угодно, даже слиться со своей дамой сердца в горячем поцелуе.

— Где-то под нами правее Ужгород, — вывел меня из задумчивости голос Медынцева, успевшего только что заглянуть в кабину пилотов. — Затем Станислав, Тарнополь, Киев, Полтава, Харьков и линия фронта. Небось заждались уже встречи с Родиной?

— Есть немного, — неопределённо ответил я.

— А я заждался, — неожиданно потянуло моего собеседника на откровения. — Я ж сам с Воронежской области, с посёлка Орловка, что на правом берегу Дона. Природа там изумительная. Если бы ещё не психоневрологический интернат… Последний раз у своих гостил ещё до войны. Немцы туда пока не добрались, верю, что и не доберутся. А после войны мы с женой обязательно наведаемся в Орловку. Мои родители Катю даже по фотографии не видели, мы же расписались с ней перед самой войной.

В этот момент ровный гул двигателей сменился подозрительным треском, а спустя несколько секунд левый двигатель заискрил и оказался объят сполохами пламени.

— Твою же мать! — выдохнул Медынцев и ринулся в кабину пилотов.

Я вскочил и рванул следом, замерев возле открытой двери кабины.

— Сивцов, что это за херня?!! У нас двигатель горит!

— Да я и сам вижу, не слепой, — на удивление спокойно ответил немолодой пилот. — Утечка масла образовалась, а перекрыть не получается.

— Откуда утечка?

— А я знаю? Сбить нас не могли — до линии фронта ещё лететь и лететь, ПВО тут по навигации быть не должно, да и вражеской авиации не наблюдается. Эти же двигатели не рассчитаны на столь долгий режим работы. Понавешали дополнительных баков… А я предупреждал, что моторы могут не выдержать, вот вам и пожалуйста!

— И что теперь делать? — спросил немного успокоившийся Василий Карпович.

— На одном двигателе можем дотянуть до наших, но это если удастся сбить пламя.

— А если нет?

— Придётся садиться. Не гореть же заживо, а так хоть шанс есть.

— Куда садиться, Петрович? К немцам?!

— А ты что предлагаешь, майор? Героически разбиться?

— Да ты что, Сивцов, я же тебя…

Медынцев потянулся рукой под пиджак, но на пилота это не произвело никакого впечатления.

— Ну давай, кончай нас с Серёгой прямо здесь. А потом сам садись за штурвал и тяни до фронтовой полосы.

— Петрович, ты пойми, никак нельзя, чтобы наш пассажир попал в руки к немцам. Да и я лучше застрелюсь, чем окажусь в плену.

— Мы же не собираемся садиться на аэродром. Или ты думал, я просто мечтаю в немецком плену оказаться?

— А куда же тогда?

— Куда-куда… На лес, поле, что попадётся. И молиться, чтобы при посадке самолёт не развалился и не вспыхнул. У нас же там ещё горючки два полных бака. А может ещё и в полёте рвануть.

— Я извиняюсь…

Все трое обернулись в мою сторону.

— Я извиняюсь, что вмешиваюсь, но, может быть, у вас имеются парашюты?

— Откуда?! — с ноткой пробивавшегося отчаяния выдохнул Сивцов. — Не предусмотрены, хоть я и говорил начальству, что не помешали бы. Понадеялись на надёжность американской конструкции, вот вам и пожалуйста, — снова повторил он свою присказку.