После одной такой бессонной поездки Нина еле отработала день, и дома сразу завалилась в кровать. Проснулась среди ночи, а, может, это была совсем не ночь, а только вечер, и услышала в соседней комнате перепалку родителей, кому полоскать выстиранное белье. К тому времени Вихровы переехали в отдельную двухкомнатную квартиру с водопроводом, газом и дровяной колонкой в ванной комнате. Мать говорила, что она устала, что отец должен доделать работу. Отцу, видимо, тоже не хотелось бразгаться в ванной, и он советовал матери разбудить Нину. Нине тоже не хотелось прерывать свой сладкий сон, и она сделала вид, что не слышит этого разговора. Мать все-таки жалела ее. Отец с неохотой пошел в ванную, а потом с ворчанием развешивал в коридоре мокрые простыни.

Когда же через два года Нина окончила курсы, и у нее появилось немного свободного времени, то поняла, что девать его некуда. Общества в городе не было никакого, приличных неженатых молодых людей тоже не наблюдалось, и Нина по вечерам стала осваивать вязание на спицах. Первые собственноручно изготовленные изделия демонстрировала на работе. За пристрастие к ажурным рисункам она прослыла большой модницей. Школьный завуч Тамара Кудряшова, девушка умная, язвительная на язык, познакомила Нину с творчеством Марины Цветаевой. Сборник запрещенных стихов, неведомо откуда взявшийся у Тамары, перевернул Нинино представление о поэзии. До этого дня вся поэзия была для нее в словах: «Партия наш рулевой».

Она стала много читать. Для нее открылись великие тайны русского языка. Тонкие сплетения слов в стихах великих поэтов как-то особенно остро замечались ею, вызывая в пробуждающейся душе восхищение. Ухо стало чувствительным к неправильным оборотам речи, которые она постоянно слышала в родном городе. Народные песни с уханьем и подвыванием, слышимые Ниной в праздничные дни, стали раздражать ее, как не соответствующие классическим образцам русской музыки. Все убожество скудной провинциальной культуры вызывало у нее неприятие.

Нина сама стала писать стихи. В заветной тетрадке появились ее первые поэтические откровения. Несколько из них были напечатаны в местной газете. Нина радостно рассматривала под стихами свою фамилию и как-то не очень определенно стала мечтать поступить в Уральский Госуниверситет на факультет журналистики. Но время шло, а в жизни Нины ничего не менялось.

Однажды в музыкальную школу позвонил ее студенческий друг, саксофонист, познакомивший ее когда-то с подпольными записями Элвиса Пресли. Он к тому времени стал солистом филармонии и приехал в их город на гастроли с джазовым оркестром. На сцене он вдруг объявил, что посвящает свое произведение самой лучшей девушке, которая сейчас сидит в зале, и стал играть импровизацию, не сводя с Нины глаз. Какой замечательный ход! Он сразу расположил к себе сидящих в зале слушателей. На нее стали оборачиваться люди. Нина засмущалась. Громкие аплодисменты и крики «бис», саксофонисту были обеспечены. Потом – грустные проводы у автобуса и итогом встречи – в Нинином блокноте первые лирические стихи. Саксофонист уехал, сказав: прости и прощай. Нет, сначала – прощай, а потом – прости.

Именно так. А Нина поняла, что шансов у нее нет никаких. Вернее – они оба поняли, что их судьба не здесь и не сейчас!

Потом Нину выбрали секретарем комсомольской организации школы. Главной ее задачей, как секретаря, был сбор членских взносов. В городском комитете комсомола предложили дополнительную общественную нагрузку – раз в месяц читать в библиотеке лекции о музыке. Нина подумала, что это хорошее лекарство от скуки и согласилась. Ее приняли в общество «Знание». Летом неожиданной наградой за общественную работу предложили поездку в Чехословакию. Эта первая поездка за рубеж открыла ей другой мир, другую молодежь, другой уровень жизни, другой образ мыслей людей…

Как только группа приехала в Прагу, комсомольцы, строго выполняя инструкции комитетчика, сопровождавшего их в поездке, разбились на тройки и отправились осматривать город. Нина ни с кем не сдружилась за время дороги и, нарушая все правила поведения советских людей за рубежом, бесстрашно пошла, гулять одна. В восемь часов вечера в Праге было уже темно. Улица рядом со студенческим комплексом, где их разместили, почти не имела фонарей, и в скудном свете Нина увидела, как от стены отделилась чья-то тень. Нина вздрогнула. Тень трансформировалась в молодого человека. Перед ней стоял худенький, симпатичный парень с перевязанной рукой. Он о чем-то заговорил с Ниной, но она его не понимала. Юноша оказался иностранцем. Речь его не походила на славянскую. Он, кажется, тоже понял, что перед ним не чешка, ударил себя в грудь и произнес: Свен. Потом они общались на каком-то странном наречии, состоящем из примелькавшихся международных терминов, на жалком прообразе языка «эсперанто». С трудом Нина поняла, что швед приехал учиться в Чехословакию, то есть совершает своеобразный брейн-дрейн. Утечку мозгов наоборот. Потом Свен присел на корточки и начертил прутиком на земле символ пронзенного сердца. Она улыбнулась и покачала головой. Не слишком ли быстро? Тут, в темноте и разглядеть – то друг друга с трудом можно, не только влюбиться. Он проводил ее до студенческого общежития, где остановилась русская группа, показал на циферблате цифру восемь, начертил на земле число следующего дня, и Нина догадалась, что завтра швед будет ждать ее у калитки ровно в восемь часов вечера.

Как отличница и умница, Нина доложила начальнику группы, что завтра у нее свидание с иностранцем. Немедленно по системе оповещения из уха в ухо перед сном собрали комсомольское собрание. Нина с удивлением узнала, что поводом к незапланированному собранию явилось ее недостойное поведение. На собрании она услышала о себе столько нелестных слов, что ей стало стыдно, как это она раньше в себе ничего подобного не замечала? Комсомольцам-то все ее пороки, оказывается, как на ладони видны! Патриоты Родины вынесли решение поставить Нине ее легкомыслие «на вид», и на свидание с человеком, принадлежащим чуждому капиталистическому миру, «не пущать»!

Потом, конечно, внутри группы происходили и более невероятные случаи, но уже никто никаких собраний по их поводу не созывал. Комитетчик, по всей вероятности, план по предупреждению «опасных контактов» с зарубежной молодежью выполнил, отчет написал и сам предался беззаботному отдыху. Так Нина со своей дурацкой честностью послужила неким «козлом отпущения» для всех последующих нарушений!

После заграницы она с грустью в сердце вернулась домой. Ее воспоминания окрасились смутным флером тоски по другой жизни. Дискотеки, битмузыка, пиво и бесконечная свобода! Свобода, которой пользовалась заграничная молодежь, удивляла и тревожила. Ни поляков, ни сербов, ни чехов, с которыми приходилось беседовать Нине, так жестко, как советскую молодежь, никто не контролировал. Через год Советский Союз ввел в Чехословакию свои войска и свободу братьев славян стали давить танками.