– Готов поставить на это пару тысяч, – косясь на чемодан с деньгами, заявляет самый пожилой участник команды.

– Что тебе стоит тряхнуть разочек стариной? – Егор хлопает меня по плечу, направляясь к выходу. – А, сухарь?

Как же я их всех ненавижу…

5

Соня

Воняющие потом, бабуськами, приторными женскими духами. С зубами через раз и торчащими из носа волосами. Со снежной лавиной перхоти, падающей с волос при малейшем движении головы. Мастурбирующие, пока делают вид, что ищут мелочь в карманах. Жадные, развратные, жестокие, тупые, жирные, тощие, ботаники или конченые извращенцы – каких только «клиентов» у меня не бывало. Но такого точно еще окучивать не приходилось.

– Что? – Переспрашиваю.

– Нет, в натуре. – Смеется брат, складывая грязную посуду в мойку. – Усики густые, короткие: вылитый Гитлер.

Сколько не пытаюсь представить, никак не выходит.

– А главное, ему идет. – Брат включает воду, замачивает тарелки, а затем вырубает.

– А я уж надеялась, что ты посуду вымоешь. – Подтягиваю ноги, усаживаясь в позу йога.

Что-то бормоча себе под нос, Свят включает воду снова и отворачивается к раковине.

– Гармонично смотрится.

– Кто? – Спрашиваю.

– Он со своими усами.

– Аа… – Беру нож, отрезаю кусок колбасы и бросаю на хлеб. Аппетита нет, но чувствую, что нужно пожрать насильно, иначе меня скоро ветром будет сдувать, сил не останется. – Сельпо, говоришь?

– Ну… такой… – Брат смеется, вспенивая губку для мытья посуды. – Местечковый колхозный магнат.

Пробую чай. Уже остыл. Но в такую жару совсем неплохо. Откусываю бутерброд, жую. Отхлебываю побольше чая, чтобы протолкнуть хлеб в глотку.

– Значит, не старый?

– Нет.

– И денежки имеются?

– Да. – Свят со звоном ставит чистую тарелку в ящик. – Заикнулся, что приехал покупать технику для своего совхоза, утром ездил комбайны смотреть.

– Женатик? – Интересуюсь, откусывая новый кусок.

Организм упорно отторгает пищу, но я продолжаю себя насиловать. Дальнейшая потеря веса может негативно сказаться на моей работе. Вряд ли кто клюнет на вешалку с впалыми щеками и мелкими прыщиками вместо сисек.

– Кольца у него не видел, но он радостно сообщил, что наконец-то отдохнет здесь от жены. – Брат старательно скребет жесткой стороной губки свою кружку. – А когда я остановился в дверях, чтобы получить на чай, он тупо сделал вид, что не понимает, чего хочу. Точно колхозник! Потом достал целую котлету купюр из брюк, отвернулся, выудил из нее жалкий, мятый полтинник и, когда отдавал, все смотрел так, будто ждал, что я передумаю.

Улыбаюсь. Кажется, у меня аппетит просыпается.

– Думаешь, он с наличкой приехал? За комбайном своим.

– Не знаю. Но у него с собой портфель кожаный, потрепанный такой, вытертый. Кто их знает, деревенских? Может, там. А может, и в трусы зашил.

– Ясно. – Смотрю на часы, прикидывая, как лучше поступить. – Как думаешь, какие девушки такому нравятся?

Свят косится на меня жалостливо:

– Кровь с молоком. Простые, открытые, веселые. – Тяжело вздыхает, оглядывая меня с ног до головы. Видимо, хочет добавить «сисястые», но решает промолчать. – Но при должном подходе и ты сойдешь. – Пытается выдавить улыбку.

Он еще не знает, что для меня недостижимых целей не существует.

***

Подмечаю его сразу. Он еще на вершине лестницы, а я внизу, в толпе туристов из Китая. Использую на полную катушку те две секунды, которые есть в запасе, пока он не поднял на меня взгляд. Впитываю глазами широкоплечий силуэт в просторном дедушкином костюме из девяностых, простоватую, но с горделивым оттенком, походку деревенского щеголя, отмечаю безвкусные, но начищенные до блеска громоздкие штиблеты на его ногах.

Конец ознакомительного фрагмента.