— Знаю. Ну, так что? Можно кого-нибудь по-быстрому организовать?

— За тем майоришкой приглянуть?

— За ним.

— Будут люди. А к тебе? К тебе кого-нибудь приставить?

— Нет. Ко мне он не сунется. Кишка тонка. А вот за девочкой — боюсь, не услежу. Глаза бы мне…

— Глаза… Ты и без глаз побольше многих видишь. Скажи хоть, где соломки подложить?

— Да что ж я тебе — экстрасенс? Знал бы — не обращался.

— Ага… Ну, ты смотри там, аккуратнее. Адрес твоей девочки найду, фото тоже имеется. Сейчас подыщем кого-нибудь.

— Спасибо.

Наживаю «отбой», набираю еще один номер.

— Стелла? Привет!

— Привет!

— Как карапузик?

— Пинается. Как ты? Как выходной?

— Отлично… Просто отлично. Ты мне вот что скажи… Зеленский трепался насчет мастер-классов по бальным танцам…

— Ииии…

— Мы не могли бы как-то ускориться?

— Ускориться? Зачем? Лето ведь, Стёп. Кто на них ходить будет?

— Моя Таня! Знаешь, как она любит танцевать?

Глава 20

Несмотря на то, что покидать наш со Степаном дом мне совершенно не хочется, к вечеру следующего дня я возвращаюсь в свою старую квартиру. Вынужденная мера, необходимость которой я прекрасно осознаю. В первую очередь, я делаю это ради сыновей, которым действительно нужно привыкнуть к изменениям в наших жизнях. И хоть Степан мягко настаивал на том, что я никому ничего не должна, кроме как быть счастливой, я не могу вот так запросто оставить в прошлом свои убеждения. Даже если они неправильные. Ведь я привыкла сначала думать о детях и муже, а уж потом о себе. Эта привычка укоренялась во мне годами. Теперь её так просто не выкорчевать.

От мыслей меня отвлекает громкий стук во входную дверь.

— И чего ты шумишь? — открываю Дёме и отступаю в сторону.

— Ключи новые забыл!

— А грубить зачем? Вот же они, на полке.

Демид бормочет что-то невнятное и склоняется, стаскивая с ног кроссовки. Я морщусь. Пахнет он не то чтобы хорошо, но и не так уж и плохо. Как любой здоровый ухоженный парень после полуторачасовой тренировки. В голове мелькает мысль, что на почве спорта они могли бы неплохо сойтись со Степаном. Улыбаюсь.

— Я пропустил что-то смешное?

Улыбка тухнет на лице, я в полной мере осознаю, что просто не будет. Вопрос только, насколько все усложнится.

— Ты смешной. Взмыленный и пыхтящий, — пытаюсь перевести все в шутку, лохмачу взмокшие волосы на голове сына, будто ему четыре. Он уклоняется и, нахмурившись, топает в ванную.

— Что-то не так? — кричу ему в спину.

— Ничего. Кроме того, что какой-то мужик распоряжается в нашем доме.

Сглатываю, судорожно подыскивая слова:

— Он не распоряжается, Демид. Он меня защищает.

— От кого? От отца?

Отвожу взгляд. Мне стыдно за то, что случилось, и за то, что невольно в эту грязь были втянуты дети. И я не могу… физически не могу обсуждать с ними эту тему. Особенно с Демидом, который узнал обо всем от брата, и, наверное, все же не в полной мере осознает, какому ужасу я подвергалась.

— Да. От него.

— Дурдом!

Демид захлопывает дверь. Некоторое время смотрю на нее, застыв посреди коридора. Все чаще я замечаю, что когда мне требуется что-то обдумать, принять решение или просто успокоиться, я словно отключаюсь, выпадаю из происходящих событий. В таком состоянии я, например, нахожусь, когда мы медитируем со Степаном. Я чувствую, как становлюсь сильнее, выносливее. Не столько физически, сколько духовно. Что-то во мне необратимо меняется. Те события, которые еще месяц назад надолго бы выбили меня из колеи, теперь не способны вызвать и половины когда-то привычных эмоций. Я стала намного более устойчивой в эмоциональном плане, более стабильной. В моей душе поселилась гармония.

Готовлю ужин, решив оставить в покое демонстративно дующего губы Демида. Я понимаю, что ему нелегко, но прав Степан. Он — взрослый человек, которому бы не мешало понять, что его мать сама вправе решать, как ей жить дальше. Я исполнила перед ними свой материнский долг. Пришла пора жить для себя.

Дема недовольно сопит и нарочно громко гремит посудой, шаря в кухонных шкафчиках в поисках нужной насадки на блендер. Я молчу. Косо на меня поглядывая, сын всыпает в чашу протеиновую смесь и замороженные фрукты. Добавляет молоко. У меня звонит телефон. Степан! Улыбаюсь, на время забыв о сыне, и принимаю вызов. Мое «Алло» тонет в реве включенного мне назло блендера. Спокойно ловлю Демин взгляд и, ни слова не говоря, выхожу из кухни. Мы болтаем недолго, но все это время с моих губ не сходит улыбка. Радуюсь, что несмотря ни на что, я все же обрела счастье. Счастье, которое прямо сейчас с воодушевлением рассказывает мне о запланированных в спорткомплексе мастер-классах по бальным танцам. Будто бы он всю жизнь мечтал о том, как будет пыхтеть со мной у станка. Улыбаюсь, представив Степана в балетном трико. Я беспечна, как никогда в жизни.

К приготовлению ужина возвращаюсь еще более умиротворенной. Замечаю в мойке грязный стакан, в котором Дёма взбивал свой коктейль, и невымытый нож. На идеально чистой поверхности стеклянного стола растекается молочная лужица. Сделав вид, что мне нет дела до этого свинства, возвращаюсь к разделке мяса.

— Да уберу я, уберу! Сейчас выпью это дерьмо и вытру! — не выдержав моего молчания, начинает оправдываться Демид. — Я нечаянно ляпнул, когда переливал в стакан. Ну, что ты смотришь?

Опускаю взгляд, шарю под мойкой в поисках пакета с картошкой.