Господь будет милостив к тем, кто способствует поддержанию Вашей милости в добром здравии и почете.

Молящийся за Вас, упомянутый Эндрю».

Итак, страх за собственную жизнь заставляет Борда допустить свой переход в протестантизм (хотя, может быть, это всего лишь мимикрия).

Предложение Борда было принято, и по распоряжению Кромвеля он отправился в Шотландию, для работы с тем же заданием, но, так сказать, на «внутреннем фронте». Последнее и самое обширное донесение Борда датировано 1 апреля 1536 года:

«Со смиренным приветствием и надлежащим почтением уведомляю Вашу милость, что в настоящее время нахожусь в Шотландии (Skotlond), где учусь в маленьком университете, который называется Глазго (Glasco), и одновременно практикую как врач [38] (что и раньше делал в различных странах и провинциях, чтобы заработать на жизнь). Заверяю Вас, что в тех местностях, где я побывал, мне довелось наблюдать, как королевскую благосклонность ищут самые различные люди, которые ранее были его противниками и говорили ужасные слова (исключение составляют некоторые схоласты). Я посетил дворец шотландских королей, побывал в домах у графа Аррана, именуемого Гамильтоном38, у лорда Эйвондейла, именуемого Стюартом39, и у многих леди и лордов, как духовных, так и мирских. Я знаю их мысли, так как они считали меня сыном шотландца, поскольку, чтобы больше им понравиться, я представлялся им как «Карр» (так звали моего кузина). Скажу в заключение кратко: не доверяйте шотландцам, хотя используют льстивые слова, все их речи лживы. Я искренне полагаю, что у Вас в Англии, помимо десяти тысяч шотландцев, находится неисчислимо много других иностранцев, которые своими дьявольскими словами приносят большой вред королевским подданным (особенно этим отличаются шотландцы). Так, когда я ехал через нашу страну, то повстречался и завел знакомство со многими сельскими жителями, англичанами, которые говорили мне, что не любят нашего доброго Короля. Возблагодарим Иисуса за то, что некоторые из них были наказаны, и что это послужило примером для остальных. И я также молю Господа, чтобы в Вашем королевстве никогда не было чужестранцев, особенно шотландцев, поскольку я не знаю иностранцев, которые бы хорошо относились к Англии, кроме тех случаев, когда они получают какую-либо выгоду, барыши и прочее. Во всех странах христианского мира, которые я объехал, мне не довелось встретить среди жителей этих стран англичан (если не считать учащихся школяров и дельцов).

Я молю Иисуса, чтобы иностранцы в Англии больше не наносили вреда нашей стране. Если я смогу сослужить службу Англии, а особенно моему суверену, Королю, а также Вам, то, как и любой другой человек, сделаю все, что будет в моих силах (хотя подобные деяния, возможно, и будут связаны с рисками и опасностью для жизни). Мое сердце принадлежит Вам…, и я никогда не смогу в полной мере отблагодарить Вас: ибо когда я был в непосильном рабстве (thraldom), как телесном, так и духовном, Вы проявили благородство, освободив меня и очистив мою совесть. Я также благодарен Вам за великую доброту, с которой Вы приняли меня в Бишопе Уолтэме и разрешили появляться у Вас один раз в каждые четыре месяца.

Как только я окажусь дома, я решусь вновь приехать к Вам, чтобы полностью подчиниться Вашей милости и выполнять все, что Вы пожелаете. Ибо из-за моего неразумения я, возможно, написал в этом письме нечто, что Вас не удовлетворит; но – и Господь мне судья – я был искренен во всем, что касалось моего суверена Короля и Вас. Когда я содержался в рабстве в Чартерхаусе и ничего не знал о благородных поступках Короля, и когда равным образом мне ничего не было известно о Вас, то поступал так, как и другие насельники монастыря, сводя дурными словами все доброе к ничтожности. Но оказавшись на пути к свободе, я ясно осознал невежество и слепоту своих и их деяний: ибо я никогда не знал что-либо, отличное от того, что они мне внушили, и они вынудили меня обратиться с полном надежд письмом к приору лондонского Дома, когда, в ожидании казни, он содержался в Тауэре. За все это я умоляю Вашу милость извинить меня; ибо, видит Господь…, я был рад обратиться к Вам по их просьбе, но не писал ничего, что, как полагаю, было бы направлено ни против моего Князя (Prince), ни против Вас, ни против каких-то других людей. Я молю Бога, чтобы Вы согласились содействовать назначению хорошего приора в Чартерхаус; ибо, поистине, там есть упрямые и своевольные молодые люди, которые немало делают для удовлетворения своего тщеславия, и ничуть не изменяясь, ведут себя как дети, и поэтому доброму приору должно относиться к ним как к детям. У меня есть новости, которые я собираюсь сообщить Вам, но предпочитаю [в этом письме] быть кратким, поскольку я устал от пребывания в скудных странах, чему свидетель Иисус Христос, да поддержит Он Вас вечно в здравии и благородных поступках.

Из Лита [39] , в миле от Эдинбурга, в первый день апреля, написано бедным школяром и Вашим слугой.

Эндрю Борд, священник».

Заметьте, что Борд действует как профессиональный агент – в «личине» студента и под выдуманной фамилией. Серьезно относясь к своей работе, он не кривил душой и был искренен в донесениях, даже если они не совсем совпадали с мнением и политикой его патрона. Что же касается неприязненного отношения к шотландцам, то мы еще вернемся к этому вопросу, когда речь пойдет о его книге «Введение в Знание».

Прошел год, и Борд переезжает из Шотландии в Англию, где поселяется в небольшом йоркширском городке Куколд; здесь он оказывает медицинскую помощь сыну местного богатого мясника, а затем отправляется в Кембридже. Отсюда 13 августа 1537 Борд вновь пишет Кромвелю:

«Почтительно приветствую Вас с любовью и благоволением, и желаю Вашему лордству оставаться моим добрым повелителем, каким Вы всегда были. Пусть Господь будет мне судьей, но если бы я знал, что необходимо сделать нечто, что было бы в высшей степени желательным для Вас, то сделал бы это. Ибо нет живого существа, которое бы я любил больше и к которому относился столь же почтительно, как к Вам. У меня нет в этом мире другого такого прибежища, чем то, которое я нахожу у Вас. Когда я вернулся в Лондон из Шотландии, и Вам было угодно призвать меня, я, как и Вы, намеревался приехать из Винчестера верхом, но у меня украли две лошади; я могу назвать людей, которые купили их, но не могу вернуть своих лошадей, хотя при покупке эти люди не заплатили пошлину и приобрели их не на рынке, а тайно. Кроме того, некие люди в Лондоне должны мне вернуть деньги и имущество стоимостью пятьдесят восемь фунтов, переданное моими друзьями. Я просил их отдать долг, но они обозвали меня «отступником и полнейшим ничтожеством» и заявили, что не оставят меня в покое и за моей спиной будут позорить меня из-за поступков, которые я, якобы, совершил двадцать лет назад. Но истинно говорю: они не смогут доказать свои обвинения, ибо я никогда не совершал греховных поступков: моя вина состоит лишь в том, что я был хорошо знаком с женщиной; другие проступки не имеют ко мне отношения. Я умоляю Вас быть моим добрым Господином, и обещаю больше никогда не жаловаться на этих людей. Я благодарю Иисуса Христа за то, что в состоянии жить, хотя ранее у меня не было ни на пенс уверенности в этом. Я не могу не сожалеть, что они забрали мое добро…, однако, если бы любой из Ваших слуг захотел заполучить его, я бы отдал ему свое [имущество]. Я сделаю все, что бы Вы не пожелали и что будет полезно Вам; я хотел бы избавить Вас от моей грубой писанины, но, видит Бог, я не мог не написать о Вашей доброте. Да хранит всегда Вас в добром здравии и почете.

Из Кембриджа, в тринадцатый день августа.

Написано молящимся за Вас Вашим слугой, желающим сделать для Вас все, что в его слабых силах.

Эндрю Борд, священник».

Из приведенного текста неясно: то ли автор неявно просит у Кромвеля содействия в возвращении ему «денег и имущества», то ли оправдывается за свой старый «грех».

На этом письме письменное и вербальное общение Борда с высоким патроном прекратилось и, видимо, Кромвель освободил своего агента от выполнения секретных обязанностей (по неизвестной причине, возможно из-за амбивалентности его поведения).

Поэтому в конце 1537 или начале следующего года Борд вновь отправляется на континент в самый длительный свой вояж. После разгона монастырей ему не надо было испрашивать у духовных властей разрешение на поездку, он был свободен, и воспользовался этой свободой в полной мере. На этот раз он не только собирался завершить образование, но и, рассчитывая удовлетворить свою природную любознательность, посетить по возможности больше европейских стран. Впоследствии Борд писал, что «объездил все христианские страны и побывал за их пределами». Если это и преувеличение, то, как мы увидим в дальнейшем, не столь уж значительное! «Путевые записки» об этом путешествии стали основой его «Введения в Знание», к рассказу о которой мы вернемся позднее.