— А ты?

— Наверное, — ответил он, точь-в-точь повторяя её интонацию и даже плечом так же пожал. — Уже не знаю.

— Просто чем дольше с кем-то живёшь, — подпёрла Лера голову рукой, — тем больше накапливается таких моментов, что начинаешь сомневаться, — она поднялась выше на подушку, чтобы лучше видеть Кирилла. В темноте глаза его блестели так грустно. — Но это не значит, что ты несчастлив. Иногда просто приходится напоминать себе о хорошем.

— Возможно, — он выдохнул, и лёг рядом навзничь, положив руки под голову.

Лера потрогала его лоб и покачала головой. Ожидаемо, температура опять поднималась.

— Я сейчас.

Она ушла в кухню за таблетками. А когда вернулась, Кирилл так и лежал, глядя как по потолку ползёт свет от фар заехавшей во двор машины.

Он молча проглотил таблетки, выпил всю воду из стакана и так же безропотно укрылся одеялом, которое Лера принесла с дивана.

— Прости, если я тебя расстроила, — легла Лера под своё одеяло лицом к Кириллу.

— Ты не расстроила, — провёл он большим пальцем по её подбородку. — Спокойной ночи!

— Спокойной, — улыбнулась ему Лера.

Кирилл улыбнулся в ответ и отвернулся к окну.

Так невыносимо захотелось прижаться к его спине, обнять, зарыться лицом в его волосы, вдохнуть их запах и просто забыть обо всём, но в голове так настойчиво звучало…

Флами-и-нго, флами-и-нго… флами-и-и-нго…

Утро только начало сереть, когда Лера выскользнула из-под одеяла и, обернувшись на спящего Кирилла, осторожно закрыла за собой дверь.

Нашла тапочки, так и оставленные у дивана, почистила зубы, оделась. И только когда кофемашина сердито отшипела, рискуя перебудить весь дом, Лера решилась позвонить мужу.

— Привет! Не разбудила?

— Кого там, только пришёл, — голос его звучал вымучено, устало. Такой родной, такой любимый голос.

— Как там мама?

— Плохо. — Тяжёлый вздох. Бульканье жидкости в ёмкость.

— Пьёшь?

— Издеваешься? — Артём хмыкнул. — Это молоко. И хотел бы выпить, но кто ж тогда твою маму завтра по похоронным делам возить будет. Ей сегодня скорую вызывали. Кололи успокоительное.

— О, господи, — вздохнула Лера. — Хорошо, хоть ты не на вахте.

— Да. С твоей сестры ожидаемо толку никакого. С её мужей — тем более, — холодильник закрылся с характерным хлопком. — А ты во сколько завтра прилетаешь?

— Около трёх дня, — ответила Лера и автоматически заметила, что для неё это уже сегодня.

— Я тебя встречу.

Лера удивлённо открыла рот. Неожиданно.

— Я с Дашкой.

— Значит, встречу вас с Дашкой. Ты сама как?

— Терпимо. Но душа всё равно не на месте.

— Да это понятно. Ладно, держись там. Пошёл я, лягу. До встречи.

Он отключился, не услышав так и не сказанное Лерой: «До встречи, родной!» Сегодня ей хотелось назвать его именно так. Именно душевное родство с ним, таким далёким, таким уставшим, она ощутила, как никогда сильно. Или это просто привычка?

Как жена декабриста за ним она отправилась бы и в ссылку. Пошла бы босиком по снегу, по горящим углям, по битому стеклу. Поползла бы на коленях, если бы идти уже не смогла. Потому что она дала клятву. Потому что она любила его, каким бы он ни был… или думала, что любила. Для неё это звучало одинаково. Ещё совсем недавно.

Только со вчерашнего дня к её дистиллированной уверенности зачем-то стало цепляться это мутное «наверное». Как репей к капроновым колготкам, жестоко напоминая, что это — не настоящий загар. Впивалось колючками, зудело, а пытаешься убрать — оставляло затяжки, липкие следы и сомнение: а стоит ли соблюдать в своей жизни этот дресс-код? Стоит ли делать вид, что всё хорошо, когда на самом деле всё не так?

Лера поставила на огонь сковородку, привычно, методично, словно кухонный комбайн, обжарила бекон, разбила четыре яйца. Одно за другим, все четыре куриных яйца, которые она купила, потому что точно знала, что будет готовить завтрак. Потому что где-то там, бледной, не прикрытой смуглым капроновым загаром кожей, была уверена, что не сможет уйти. Что он будет держать её. Нет, не силой. Как раз наоборот. Мучительной боязнью спугнуть. Трепетным беспокойством разрушить её доверие. Тот, в чьём лексиконе рядом со словом «счастье», тоже появилось это «наверное». Тот, кто прилетел ради неё из Кёльна, согревал под дождём своим теплом, утешал, слушал, как она поёт. Тот, кто только что прошлёпал босыми ногами в ванную.

Лера разложила по тарелкам яичницу, нарезала хлеб, достала масло, сыр, оставшийся с вечера салат.

В свитере, в брюках, в носках, в общем, при полном параде, Кирилл Александрович Неверов опёрся головой о косяк двери. «Которой нет, — отметила Лера. — Косяк есть, а двери нет, что очень неудобно. Иначе я бы не провоняла всю квартиру едой. Даже чаю не попьёте?» — подняла она на него глаза.

— Кофе? Чай? — спросила вслух.

— Всё равно, — Кирилл отлепился от стены и улыбнулся. Улыбнулся так, словно опухшая, ненакрашенная, растрёпанная женщина в джинсах и мятой футболке — красивейшее из зрелищ, которое он когда-нибудь видел. Как бамбуковый лес в Японии. Как лавандовые поля в Провансе. Как рассвет над Конго.