— Мам, Витькиной Диане уже лет десять, а ты всё вспоминаешь её маленькой.

— Так я её с той поры и не видела, — подскочила мама и тяжело вздохнула. — Анька. Явилась не запылилась.

— Бабуля, сматли что я тибе налисовала, — с порога протянула четырёхлетняя Милана рисунок.

— Ты ж моя умница, — присела перед ней бабушка. — Спасибо! Где была?

— В садики. Потом у папи, — разувалась девочка. — Потом мама меня забьяла.

— Не у папи, а у папы, — поправила дочь Аня, пока Лера брала у сестры её вторую малышку.

— Привет, Веточка-конфеточка, — сюсюкала Лера, пока Анька разувалась.

Годовалая Виолетта счастливо улыбнулась и тут же потянула ручки к маме.

Обе Анькины девочки, светленькие, голубоглазые, были как две капли воды похожи на мать и на бабушку. Лера пошла совсем не в их породу, в отца.

— Привет, — вышел поздороваться Артём.

Он встал, подперев плечом стену, и когда Лера отдала малышку, и началась вся эта суета с бегающей Миланой и вопящей Виолетой, шепнул:

— Пойдём домой, а?

Уже дома, на диване перед телевизором, он обратился к Лере, лежащей у него на плече:

— Не могу сказать, что я не люблю детей, но твои племянницы меня дико раздражают.

— А как с ними мама устаёт, — вздохнула Лера. — И Аньке бесполезно говорить, что маме сейчас не нужны ни эта суета, ни шум. Тяжело ей, покоя хочется, выплакаться в тишине. Аня же считает, что маме будет не так тоскливо, если она на детей будет отвлекаться.

— А знаешь что? Может, нам пора уже завести своих?

— Ты надумал насчёт обследования? — насторожилась Лера.

— Надумал. Насмотрелся на Анькиных спиногрызок за эти дни и решил, что пора.

— Надо тогда звонить, записываться.

— Записывайся. Насколько сестра тебя младше? На четыре года? — он покачал головой. — И беременеет, как кошка, от каждого встречного.

— Да, я не кошка, — усмехнулась Лера. — Хотя, если бы от каждого встречного, может, и я бы смогла. Надо попробовать.

— Я тебе попробую, — стиснул муж Лерину шею в сгибе локтя, легонько, но ощутимо. Шутки на эту тему Артём не выносил. Но и Лере не нравилось, что он каждый раз предъявлял ей плодовитость сестры как упрёк.

— Артём! — упёрлась Лера в него рукой и закашлялась. — Прекрати!

Она упёрлась ещё сильнее, но муж лишь усилил захват. Вырвалась она, только тогда, когда Артём сам её отпустил.

— Терпеть не могу, когда ты так делаешь, — подскочила Лера с дивана и ушла, хлопнув дверью.

«Достали эти его армейские замашки», — бегала она по комнате, в которой планировалась детская, но пока её использовали в качестве гардероба. Зло выхватывая из чемодана вещи, Лера что-то бросала в корзину для стирки, что-то, так и ненадёванное, вешала обратно на плечики, что-то откладывала для намечающейся следующей поездки.

Дойдя до мятой футболки, в которой ей пришлось провести почти сутки, она остановилась, расправила её, увидела пятно от брызнувшего масла, и сердце сжалось такой тоской, что хоть плачь. Лера села на маленький диванчик и прижала её к лицу. Казалось, она ещё пахнет и жареным мясом, и беконом, и Питером.

— Лер, — прозвучал взволнованный голос мужа совсем рядом. — Лер, прости меня.

Он встал рядом с ней на колени и обнял.

— Прости, я знаю, что бываю грубоват, — погладил он её по голове, прижимая к плечу вместе с зажатой в руках футболкой. — Но я не хотел тебя обидеть.

— Грубоват?! — отпрянула она, чтобы заглянуть мужу в глаза. — Ты называешь это «грубоват»? Ты же насилуешь меня, как лошадь в стойле, только что за поводья не привязываешь. Трахаешь, как последнюю рабыню. И ходишь потом неделю довольный, а я неделю не могу ни сидеть, ни пописать так, чтобы не взвыть от боли.

— Нет, — недоверчиво покачал он головой.

— Да, Артём, — смотрела Лера на него упрямо. — Только не говори, что ты не знал. Что я никогда не просила тебя быть осторожнее. Что ты не чувствуешь, что во мне с трудом помещаются твои сантиметры. Не видишь кровь. Не понимаешь, как это больно. Нет?

— Лера, — Артём сел на пол, привалившись к дивану спиной. Потёр лоб. — Да, я догадываюсь. Но мы уже говорили об этом. Я не могу по-другому.

— Нет, ты можешь. Просто тебе по-другому не нравится. Не те ощущения.

Она взмахнула руками и скрестила их на груди, откинувшись к спинке.

— Да, мне не нравится, — повернулся муж. — И, ты помнишь, я пытался. Но у меня не встаёт, если нежно, постепенно, аккуратно. Даже если я так начинаю, то потом всё равно не могу себя контролировать.