— Я, признаться и до сих пор не сильно в курсе. Что за девушка в шляпе?

— Это было где-то за год до смерти Лизи, — женщина стучала по столешнице пальцами, — Да, в две тысячи пятом. Лизи умерла в шестом. Они с Германом вдвоём отправились в путешествие по Италии. И там произошла какая-то странная история с заглохшей машиной, заброшенным городком и башней с призраком. Герман называл это разводом для туристов, да и Елена на фоне остальных впечатлений от поездки, не сильно её вспоминала. А потом приехал Доминик, эти скандалы, истерики, потом увлечение Лизи ужастиками и в результате её смерть. И история забылась на время.

Она снова поправила бусы и сделала попытку глотнуть остывший чай. И снова не донесла до рта чашку, отставила.

— Это было очень страшно — смерть Лизи. И очень, очень тяжело. Лиза была для Елены всем — её ангелом, её надеждами, её мечтами. Она любила её, не могла на неё надышаться. И тут такое. Признаться, я даже хотела уйти, боялась, что не выдержу. Но Марку было всего восемь, я не могла его бросить и варилась в этом аду вместе со всеми.

— А как вы вообще попали в их семью? — Генка наколола на вилку листик салата, но решив, что это получилось у неё слишком быстро, стала гонять по тарелке помидор.

— После того как бабушка тебя увезла, я долго не могла найти работу — русскоговорящие няньки мало востребованы, но потом вот мне повезло, — Александра Львовна сделала нажим на последнее слово, намекая, что следовало бы его занести в кавычки. — Так у них и осталась.

— А какой была Лизи?

— Злой, — охарактеризовала её нянька, не задумываясь. — Злой и хитрой. Настоящим исчадьем ада. Она каким-то безошибочным чутьём находила в каждом слабину и вела себя так, как ей выгоднее всего. Для матери была её маленькой принцессой, любящей посплетничать, для отца «своим парнем», из которого клещами слово не вытянешь.

— А для Марка?

— А Марка она возненавидела со дня его рождения. И всегда умудрялась выставить его перед родителями в дурном свете. Глупее, чем он есть, пугливее, слабее. Помню, перед вечеринкой в честь её десятилетия, с барбекю и большим количеством подружек, она целую неделю пугала его огнём. Злым драконом, что вырвется на свободу, если огонь будет слишком сильным. Мучениями, что доставляют ожоги. И негасимым пламенем, что будет стекать по телу как вода и жечь, пока не превратит в кучку пепла. В результате на празднике он увидел, как из барбекю вырвалось пламя и закатил такую истерику, что я весь вечер не могла его успокоить. А Лизи потом долго ещё пеняла родителям на то, что он их опозорил и испортил ей праздник.

— Вас она, видимо, тоже не любила.

— О, да, — вздохнула женщина. — Но у них я никогда не чувствовала себя членом семьи, совсем не то, что у твоих родителей. Для Долговых я всегда была прислугой и не более. Поэтому и Лизи не снисходила до меня настолько, чтобы изводить. Я мешала ей мучить Марка, это её злило, но не более того.

— А Доминик? Какую роль он на самом деле сыграл во всём этом?

Целый салатный набор уже намертво застрял на её вилке, и Генка, макнув овощи в майонез, засунула их в рот.

— Доминик стал такой же разменной картой в её игре, как становились все, кто вставал между ней и отцом. Мать, Марк, Доминик.

— Значит, это она его соблазнила?

— О! — всплеснула руками женщина. — И соблазнила, и подставила. Отец до сих пор его не простил. Я представляю, если бы она осталась жива, сколько бед она принесла бы своей семье. Из той обиды, что Доминик держал на отца, всего за несколько недель она умудрилась взрастить в нём ненависть к Елене.

«И, кажется, ко всему роду людскому тоже, — отметила про себя Генка. — Семена упали в благодатную почву».

— Скажите, Александра Львовна, а вы уверены, что она умерла? — задала Генка вопрос, который зудел у неё в голове, как комар над ухом. — Может её хоронили в закрытом гробу? Или ещё какие-то странности?

Экономка усмехнулась, а не задумалась.

— Если бы ты знала, сколько раз эти мысли приходили мне в голову в последнее время. Сколько раз, слушая разговоры Елены о её загадочном привидении, мне хотелось застать его в комнате.

— Призрак её дочери в окровавленной ночнушке, который вырос из тринадцатилетней девочки в молодую женщину — это определённо наводит на мысли, — нарисовала вилкой в соусе бензольное кольцо Генка и мысли тут же выстроились ровными цепями формул. — А этот её крен с открытыми дверями? Это ведь не клаустрофобия. Кто-то явно настроил её, что, если дверь будет закрыта, её дочь не придёт. Зачем привидению открытые двери?

— Да, и этот их внезапный переезд. Елена терпеть не могла свой город. Но они переехали якобы по её настоянию. И не просто купили или сняли дом. Его строили заново. За бешеные деньги купили этот участок уже с домом, но старый дом снесли.

— А у девочки был явный талант манипулировать людьми. Такие рождаются раз в сто лет, а то и реже. Каковы шансы, что именно к их семье второй раз прицепится такой гений? Будь он хоть привидением, хоть человеком.

— И всё же она умерла, — вздохнула экономка.