Приблизительно в восьмидесяти пяти километрах от Казани в Волгу впадает ее главный приток Кама, которую местные мусульмане называют Белой рекой. Ее протяженность составляет 1872 км, она имеет большое хозяйственное значение, так как орошает плодородные равнины и соседствует с богатыми месторождениями полезных ископаемых; большие пароходы поднимаются по ней до красивого города Пермь, а ее главными притоками являются Вятка и Белая.

Между Казанью и устьем Камы берега Волги покрыты сосновыми и еловыми лесами, здесь встречаются прекрасные дубы и заросли лещины, из которой местные крестьяне изготовляют масло.

В тридцати километрах ниже устья Камы находится пристань Спасский Затон [90] , рядом с которой на левом берегу реки виднеются развалины Болгара. Эта станция состоит из причала и нескольких ветхих деревянных сараев, обслуживающих городок Спасск [91] , уездный центр Казанской губернии. В этих местах живут русские крестьяне, чуваши и татары.

Казанский губернатор заранее предупредил о моем приезде уездные власти, и когда пароход причалил, местный полицейский, довольно грубо оттолкнув нищих и любопытных, толпившихся на пристани, подошел ко мне и сообщил, что уже нанял превосходный экипаж, который повезет меня в Болгар, а сам он будет сопровождать меня верхом.

Моим транспортом оказалась древняя и грязная телега, передние колеса которой были расположены далеко от задних и соединялись с ними гибкими рессорами в виде длинных осиновых жердей, на которых лежал бесформенный ивовый кузов, а в нем – набитые сеном ветхие мешки. Я уселся на них, вытянув ноги. Поволжские дороги представляют собой проселки с разбитыми широкими и глубокими колеями. Хотя путешественники часто жалуются на тарантасы, они все же крепче и удобнее телег, в которых подпрыгиваешь на каждой кочке подобно резиновому мячику, отбиваешь почки и получаешь синяки на локтях и коленях.

Вытерпев четверть часа такой эквилибристики, я спросил у сопровождавшего меня полицейского, сколько верст нам еще осталось. Но тот, отдав по-военному честь, рявкнул:

– Не могу знать, ваше благородие, давайте спросим об этом у кучера!

Наш возничий был старым крестьянином со свалявшейся густой и грязнущей рыжей бородой, усеянной хлебными крошками. Из носа и ушей у него торчала длинная щетина, а над добродушными глазами нависали густые брови. Своих лошадей он погонял радостными криками, и когда они шли резво, называл их «голубчиками» и «соколиками», а когда замедляли шаг, то крыл последними словами.

Когда я переадресовал свой вопрос ему, кучер повернулся и ответил:

– Да бог его знает, батюшка! Все равно ж когда-нибудь приедем!

Мы и правда в итоге приехали, причем ни разу не перевернувшись, а это с русским кучером случается редко. Пейзаж, открывшийся мне, был малоинтересен и почти безлюден. Деревья встречались редко, но вдоль дороги лежали обработанные поля пшеницы, овса, ржи, проса и подсолнечника. На Руси нет ни одной деревни, которая не выращивала бы последнего. Даже в больших городах мужики постоянно лузгают семечки подсолнуха и плюются их шелухой.

Село Успенское [92] , рядом с которым расположены древние развалины, насчитывает около тысячи душ [93] . Как и в других русских селениях его главная улица длинная и широкая, пересекается под прямым углом с другими улицами, тоже широкими, но не столь длинными. После дождя они становятся непроходимыми. Деревянные избы, за исключением одной-двух, однообразны и тянутся вдоль улицы, перемежаясь большими двустворчатыми воротами и амбарами. Крыши у жилищ деревянные и соломенные, и если случается пожар, что в русских деревнях обычное явление, то он сразу уничтожает целый квартал.

В Успенском живность состоит в основном из свиней и кур. Коров там мало. Скот и домашняя птица, обычные для французских крестьян, здесь весьма дороги и содержать их в условиях суровой казанской зимы непросто.

В селе я остановился у сторожа, нанятого охранять развалины [94] . Моя комната была довольно просторной и чистой, украшена видами Суздаля, которые столь же популярны в России, как изображения Эпиналя во Франции [95] . Этими картинками обклеены стены всех почтовых станций в стране. Рисунки иллюстрируют религиозные сцены, исторические или легендарные сюжеты, народные песни, произведения Пушкина и Лермонтова.

Нередко на картинках изображают членов императорской семьи и европейских правителей, так что по ним можно изучать историю и узнать обо всех этапах развития франко-русского союза. В моей комнате, однако, не было портретов ни Тьера, ни маршала Мак-Магона, ни Греви, лишь в углу висело изображение президента Карно [96] . Что касается Феликса Фора [97] , то с каждым годом его портрет поднимался по стенам все выше и выше, пока наконец не занял почетное место рядом с австрийским императором [98] и королевой Викторией [99] . То же самое происходит и с месье Лубе [100] , однако Фор, видимо, у русских популярен больше: его фотографии расклеены по всей России, везде торгуют сигарами «Феликс» (русские произносят это имя на манер парижских мальчишек Монмартра или Батиньоля [101] , с ударением на первую гласную) и духами «Букет президента»!