Она поднялась на ноги и побрела по ночному лесу. Мороз жалил тело, и оно коченело, теряя чувствительность. Позади остались тепло натопленные богатые хоромы, но Олянка и под страхом смертной казни не вернулась бы туда сейчас. Брат-близнец снова овладел её мужем — жестокий, безумный, неистовый дикарь. Предчувствуя его пробуждение в себе, муж успел крикнуть ей: «Беги!» Спотыкаясь, она кинулась вниз по лестнице, а за спиной уже слышался рёв беснующегося зверя.

Проваливаясь в глубокий снег, мерцавший в лунном свете, Олянка стучала зубами от холода. Всё глубже в лес забредала она, и таяла, растворяясь во мраке, тёплая нить, соединявшая её с жизнью. Зимняя ночь раскинула над ней ледяные крылья беды. На сей раз — всё, конец... Помертвевшая душа чуяла: это предел, грань, за которой — чёрная, холодная пустота.

Жёлтые огоньки мелькнули за деревьями, и Олянка застыла — смолк хруст её шагов по снегу. Безветренный мрак обнимал её за плечи гибельным предчувствием. Огоньки приближались огромными скачками... На неё нёсся исполинский чёрный зверь. Оборотень...

Мохнатое чудовище сбило её с ног и навалилось всей тяжестью, обдавая смердящим, плотоядным дыханием. С оскаленных зубов капала слюна, а головка его покрытого жёсткой порослью детородного уда щекотала её. То ли сожрать он её хотел, то ли внедриться в неё этим толстым, как бревно, орудием.

И вдруг зверя будто ветром сдуло. Олянка лежала зажмурившись, и поэтому могла только слышать рёв, рык и возню. Рядом с ней шла драка, без сомнения: на оборотня кто-то напал — какой-то другой зверь. «Ползи прочь», — подсказывало ей что-то, и она, не открывая глаз от страха, на ощупь поползла в противоположную от дерущихся существ сторону. Звуки битвы приближались, лопатки обожгло дыханием ужаса, и она поползла изо всех сил — так быстро, как только могла, проваливаясь руками и коленями в леденящий снег. Древесный ствол преградил ей дорогу, от внезапного удара загудела голова, а глаза невольно открылись.

В нескольких саженях от неё катались по снегу два зверя. Удивительно, но огромного чёрного самца жёстко трепал оборотень чуть ли не вдвое меньшего размера, со светлой шерстью. Чёрный Марушин пёс был изумлён не меньше Олянки и отступал под неистовым напором небольшого противника. А тот — мал, да удал!.. Бритвенно-острыми зубами светлый оборотень укусил чёрного за самое чувствительное место — нос. Огромный зверюга, по-собачьи взвизгнув, бросился наутёк, и ещё долго за деревьями слышался его удаляющийся жалобный скулёж.

Зверь-победитель, перекувырнувшись через голову, поднялся на ноги — человеческие ноги, стройные и сильные. Ближе к щиколоткам их покрывала светлая, золотистая шерсть, ногти на пальцах имели вид собачьих или волчьих когтей. Взгляд Олянки скользил вверх. Выше был кучерявый треугольник волос, плоский, поджарый живот, нагая грудь... женская. Перед ней стояла совершенно голая девица с золотисто-русыми спутанными волосами, распущенными по плечам. Круглые и выпуклые светло-голубые глаза, отражая бледный лунный свет, блестели морозными искорками. Она присела на корточки и когтистыми пальцами взяла Олянку за подбородок.

— И какого лешего тебе дома не сиделось? — хмыкнула она.

Её заострённые, звериные уши покрывала всё та же золотисто-русая шерсть, торчавшая на кончиках задорными кисточками. Низкий скошенный лоб, коротковатый, чуть приплюснутый нос, широкий рот с пухлыми, вывернутыми губами, негустые и неправильные брови — отменно некрасивая девчонка, самая настоящая дурнушка, зато тело гибкое и тугое, как лук. Изящная, но под кожей на плечах проступали мышцы — не огромные, как у мужчин, но плотные и достаточно сильные. Бёдра — тоже сильные, развитые от быстрого бега. Сухая, без мягкого жирка, с маленькой грудью, она больше походила на мальчишку-подростка, чем на девушку. В человеческом облике шерсть не полностью покинула её лицо — осталась на нижней челюсти наподобие светлой бородки. Не девица — зверёныш, волчонок с насмешливыми глазами.

Олянка, прислонившись спиной к дереву, тяжело дышала. Морозный воздух обжигал лёгкие, сердце надрывно стонало, захлёбывалось под рёбрами. Девица-оборотень между тем, сжав запястье Олянки, приподняла её руку и нахмурилась. Кровавые полоски — следы клыков — алели на предплечье. А Олянка и не заметила...

— Плохи твои дела, подруга, — вздохнула нагая девица. — Успел он таки цапнуть тебя... Тебя как звать?

— Олянка...

— А я — Куница. Можно — Куна. Пойдём-ка, обогреться тебе надобно.

Ноги Олянки подрагивали в коленях, но она нашла в себе силы проследовать за своей новой знакомой. Та двигалась по-звериному плавно, ловко, через глубокий снег перебиралась удивительно легко, не оставляя на нём следов, точно по воздуху ступала...

— Это хмарь, — пояснила она Олянке, кольнув её лунной искоркой взгляда через плечо. — По ней мы, псы, ходим, аки по тверди земной. Сейчас ты не видишь её, но вскоре начнёшь видеть.

Олянка увязла в сугробе, зачерпнула полные сапожки снега, не устояла и рухнула в леденящую, мерцающую в лунном свете зимнюю перину. Неуютная то была постель — отнюдь не пуховая, что дома в опочивальне её ждала. Холодная, мертвящая — в самый раз уснуть в ней вечным сном...