За окнами светало. Граф выложил на стол тяжёлый плоский ящик, щёлкнул замками и откинул крышку. Внутри на бархатных ложах, изогнувшись серебристыми рыбами, удобно устроилась пара дуэльных пистолетов. Фёдор Иванович вытащил один, привычно вскинул и прицелился. Вот ведь игра фортуны! Спасая кузена, из этого «лепажа» он позапрошлой ночью свалил индюка-британца. А теперь из него же придётся прострелить себе голову, в которой крутятся обрывки воспоминаний последних лет…

…или сердце, в котором занозой по-прежнему сидит – Пашенька.

Май в Петербурге и его окрестностях – пора чудесная…

…когда бы не распутица. Уж казалось бы, самая наезженная дорога Российской империи, что соединяет столицу с Москвой, должна быть идеальной в любое время. Но нет! Поэтому в один из первых майских дней тысяча восемьсот третьего года тяжёлый экипаж князя Львова тащился еле-еле, перемешивая колёсами весеннюю грязь.

Солнышко пригревало, и в закрытом экипаже было душно. Однако стоило опустить стекло, как ворвавшийся студёный ветерок быстро напоминал о том, что ещё весна, а не лето, что Петербург на полтыщи вёрст севернее Москвы и что совсем рядом хмурится Балтийское море.

Князю перевалило за шестьдесят, неблизкие переезды давались ему всё труднее. Прошло то время, когда Сергей Лаврентьевич вместе с великим Суворовым крушил неприятеля на полях Европы, водил своих молодцов в атаку на Очаков и штурмовал неприступный Измаил. О былых подвигах генералу от инфантерии напоминали теперь только раны да болезни. Как ни устраивался он на подушках сиденья, как ни кутался в пледы – всё было неудобно. Сергей Лаврентьевич старался дремать, обманом успокоив усталое тело, и тешил себя мыслями о скором прибытии в Петербург.

С князем ехали спутники – мсье Андре-Жак Гарнерен и его супруга Женевьева. Эту пару хорошо знали в Европе: мсье Гарнерен был знаменитым воздухоплавателем, он первый в мире прыгнул с парашютом. А зарабатывал храбрый француз тем, что колесил по европейским столицам и большим городам, где при стечении публики поднимался в небо на воздушном шаре. Иногда в полёте, ко всеобщему восторгу, его сопровождала жена.

Лет десять назад аэронавт уже пытался выступить в Петербурге, подавал прошение. Но дряхлеющая императрица Екатерина воспротивилась.

– Передайте, что у нас подобной аэроманией не занимаются, яко бесплодной и ненужной, – велела она, и в гастролях было отказано.

Теперь на престол взошёл её внук, молодой и любопытный Александр Павлович. Князь Львов несколько времени убеждал государя допустить полёт Гарнерена.

– Если воздушные путешествия в самом деле достигли подобного совершенства, – поразмыслив, сказал император Александр, – то многое в мире может принять новый оборот, особенно в делах политических и коммерческих.

Француз получил высочайшее дозволение выступить в российской столице, и теперь Сергей Лаврентьевич сопровождал своего протеже из Москвы в столицу. Следом за княжеским экипажем ползли телеги, на которых лежало драгоценное имущество Гарнерена: части воздушного шара, упакованные в огромные тюки; плетёная гондола и прочий необходимый скарб в кофрах, способных выдержать дорогу через пол-Европы.

Супруги сидели напротив князя, укрыв ноги общим меховым пологом. Андре-Жак читал что-то легкомысленное, Женевьева вязала толстый шарф – готовилась к полёту в холодном петербургском небе.

Экипаж качнуло. Князь очнулся от дрёмы, глянул в окно на проплывший верстовой столб, выудил из кармана часы и щёлкнул крышкой. С последней почтовой станции выехали ни свет ни заря, благо майское солнце встаёт раненько – очень уж хотелось поскорее добраться до столицы и окончить путешествие. Сергей Лаврентьевич пощурился, разглядывая стрелки: в самом деле, осталось немного, скоро первая рогатка, а там и Петербург. По приезде надо велеть затопить баню. Или сперва хорошенько выспаться, а уж потом старые кости погреть?