Шрифт:
Уже спустя секунду, пальцы отца сомкнулись на моей шее, а лопатки ударились о стену. Налитое кровью лицо с огрoмными бешеными глазами нависло над моим, и свирепо зарычало, брюзжа слюной:
– Ты сделаешь это, маленькая дрянь, ПОНЯЛА?! Я – твой отец! Где твоя благодарность за всё, что я для тебя сделал?! А?!! За всё, что Я тебе дал?!
Пальцы удавкой затягивались на шее, воздуха становилось катастрофически мало, в глазах плыло… Где-то на заднем плане маячил силуэт мамы, она плакала и рвалась ко мне, пока единственный оставшийся у отца охранник не обхватил её сзади и не потащил прочь с гостиной.
– Так… так вот… зачем… Вот зачем… я была нужна тебе?.. – прохрипела едва слышно, но он услышал…
– Николас Роуз одним щелчком пальцев способен решить все мои проблемы! Все наши проблемы! – склонился надо мной ещё ниже,так что в нос ударил застоявшийся запах сигар. – А ты глупа, как и твоя мать, раз не способна понять этого! Когда станешь его женой, никто и вспомнить не посмеет, о какой–то там чёртовой фобии!
– Пле… плевать мне.
– Дрянь! – отшвырнул меня в сторону, и я рухнула на ковер, с громкими свистящими звуками пытаясь насытить лёгкие кислородом.
– Даже если не сделаешь этого, - oгромной тенью силуэт отца вырос надо мной, – не-е-е-ет, я не отправлю тебя в резервацию, Ханна… Я верну тебя туда, откуда сегодня вытащил!
«И я буду счастлива такому исходу», – хотелось ответить мне, но отец добавил:
– В случае отказа Роузу… в резервацию отправится твоя мать! И будет жить там пока с голоду не подохнет!!!
На этом была поставлена точка.
Спустя год я вышла замуж за ещё одно чудовище сродни моему отцу – пятидесятилетнего Николаса Роуза.
Спустя две недели после свадьбы, отец рассказал матери, что всё это время шантажировал меня ею.
Спустя три дня моя мать покончила с собой, веря, что её смерть избавит меня от обязательств и вернёт мне свободу.
Спустя три месяца после свадьбы я убила собственного мужа. И уже на следующий день вновь оказалась узницей, так и не успев распробовать вкус свободы… Моя свобода слишком эфемерная, непостoянная… Она убегает от меня, а я за ней не поспеваю.
Я родилась узницей.
Моя свобoда – всего лишь миф.
Прости, мама… у меня всё равнo не было шансов.
Белые стены. Сознание, словно в тисках.
Запертый воздух давит нещадно на грудь.
Место, что временно мой притупляет страх,
Свободы желанной глоток не дает вдохнуть.
Место, откуда не вырваться, не уйти.
сли бежать, то только ломая стены.
– Ханна, – прошепчут, – мы можем тебя спасти!
Только поверь, – и спокойствие колют в вену.
Лживые лица пытаются мне пoмочь,
И лебезят смешно перед «главным страхом»:
– Вы обещали представить здоровую дочь!..
Только не знали, что все обернется крахом,
Что темнота продолжит меня душить -
С каждой минутой сильнее ее объятья…
– Милая Ханна, ты можешь спокойно жить .
Свадьба не ждет – подберем тебе белое платье.
Клетка открыта – свободы, как прежде, нет.
Можно бежать – да вот только двойной тариф.
Дайте на волю, пожалуйста, мой билет.
–Мама, ты слышишь?!
Свобода всего лишь миф…
© Черемных Ирина
ГЛАВ 11
Ханна
Настоящее
Я не слышала звук означающий, что рулетка сдвинулась с места – было слишком шумно. Но я точно знала , на какое имя указала стрелка – поняла это по глазам Ноя. Пo тому, КАК он на меня смотрел. И что странно – я не почувствовала страха. Наоборот – мне стало спокойнее, будто только что меня сняли с прицела. Давно не испытывала ничего подобного, что странно вдвойне, потому что Ною я не доверяю точно так же, как не доверяю каждому из нашей группки неудачников.
Ною нужны мои глаза? Что ж, я позволю ему думать, что согласилась на это из-за безвыходности. На самом же деле… взамен мне нужен его разум. Чтобы выбраться – не больше и не меньше.
Он вновь смотрит на меня. Заимает пальцами разбитый нос, пытаясь остановить кровотечение, а глаз c моего лица не спускает: наблюдает, следит за моей реакцией, или пытается сказать что–то взглядом?.. Только гений может прочесть что-либо по лицу этого парня! А я… нет, я не гений.
– Хорошо. аз все успокоились, мы просто поговорим, – татуированный здоровяк, смотрит на каждого по очереди, видимо удостоверяясь, что никто не собирается покидать свой угол, и тяжело, протяжно выдыхает, опуская руки по швам.