Пожалуй, даже наоборот: то, что залежалось в других странах, что вышло из моды или просто неконкурентоспособно, пытаются сбыть на Кюрасао в надежде на «всеядность» туристов. Конечно, есть и покупатели, их немало. Но в массе своей торговцы разочарованы: гости острова предпочитают магазинам пляжи, теннис и ночные казино, а местные жители и вовсе не в счет. Вот откуда эта отчаянная настойчивость в погоне за покупателем, эта эфемерность галантерейно-трикотажного изобилия. «Общество толстых», говоря словами Максима Горького, отвергает попытку дать обмануть себя своим же соплеменникам.

Прогулка по Пунде — занятие малоинтересное. Магазины — не объект для знакомства со страной, а особых достопримечательностей здесь почти нет. Разве что кто-то из любознательных туристов остановится у двухэтажной восьмиугольной башенки, чем-то напоминающей маленькую обсерваторию. Это одно из исторических зданий города, гордость жителей Кюрасао.

Здесь дважды в годы изгнания со своей родины, Венесуэлы, жил пламенный борец за ее независимость от испанского владычества, национальный герой Латинской Америки Симон Боливар. В Доме Боливара сейчас музей. Здесь же «Общество Боливара» вручает ежегодные премии лучшим ученикам местного колледжа за успехи в изучении испанского языка, организует различные конференции и выставки.

Такова Пунда.

А что интересного можно увидеть по другую сторону залива, в Отрабанде? Не раз я бродил по ее пыльным, кривым и дымным улицам, но почти не видел тех, кто приезжает на Кюрасао развлечься. Им здесь просто нечего делать. Нефтеперерабатывающие заводы, покосившиеся домишки, один из самых крупных в мире сухой док для ремонта судов, рабочие в своих спецовках, усталые докеры, иссушенные солнцем лица рыбаков и уличных торговцев — эка невидаль…

Лишь немногие из туристов приезжают на такси в Отрабанду только с одной целью: побывать в единственном музее Кюрасао. Он весьма невелик, этот музей, созданный в 1823 году, но собранные в нем подлинные реликвии индейцев, их рисунки и изделия из дерева, безусловно, интересны. Старинная мебель из дерева каоба, инкрустированная перламутром, пожалуй, не уступит по мастерству исполнения работе знаменитых французских мастеров времен Людовика XIV.

Вот, пожалуй, и все, что можно рассказать об Отрабанде. Будни обеих частей столицы — как разное время суток. В прямом и переносном смысле. Когда рабочий люд, устав от каждодневных забот о куске хлеба, забывается коротким, тяжелым сном в своих жалких и душных халупах, богатые прожигатели жизни только отправляются в ночные казино, проигрывая там целые состояния.

И так почти круглый год, десятки лет подряд жизнью в двух измерениях живет этот маленький тихий остров бывшей когда-то Голландской Вест-Индии, а ныне — формально независимых Нидерландских Антил.

Как-то на Кюрасао мы оказались вдвоем с моим давним товарищем, корреспондентом ТАСС в Лиме. Он летел домой в отпуск, но из-за погоды над океаном самолет задержали в Виллемстаде. Вдвоем, тем более в такой дали, всегда веселее. И мы пошли по центральной улице, разговаривая, естественно, по-русски.

Изредка останавливаясь, мы заметили, что все время рядом с нами оказывалась хорошо одетая пожилая женщина. За время работы в Латинской Америке невольно привыкаешь к тому, что кто-то тебя постоянно «сопровождает».

Но здесь, на Кюрасао, где полным-полно людей со всего света и даже не требуется въездная виза, это показалось нам странным. Видно, почувствовав наше недоумение, женщина сама поспешила рассеять его:

— Хлопчики, вы, никак, русские?

Она произнесла это с мягким украинским выговором, который приятно и странно было слышать в этой не близкой от нас стране.

— Давно из России?

Получив ответ, она недоверчиво оглядела нас.

— Та вы шуткуете, хлопчики, со старухой! Из России же никого не выпускают.

— Но мы вот здесь, как же не выпускают?

Как будто бы убедили. По крайней мере, она улыбнулась и сказала, что, услышав русскую речь, ушам своим не поверила. А потому и шла долго за нами, истосковавшись по родному славянскому языку. Как говорится, слово за слово, и мы разговорились прямо там, на улице.

Вернее, говорила она. Зовут ее Лидия Горобец. Следовало бы, конечно, называть ее по имени и отчеству, но она только улыбнулась в ответ на мой вопрос — нет теперь у нее на чужбине отчества. Просто Лидия Горобец. А отца звали Георгием.

Ей около шестидесяти, родом она из-под Львова. В тридцатых годах вместе с родителями покинула родину в поисках лучшей доли. Жила в Канаде и Аргентине, а последние четверть века здесь, на Кюрасао.

Рассказывала она о своей жизни просто так, наверное, только потому, что ее слушали. Говорила легко и непринужденно, с присказками и шутками, как о чем-то будничном и неизменном. Живет весьма скромно, хоть и держит небольшой магазинчик одежды. Но торговля идет плохо, того и гляди, придется с ним расстаться — и годы не те, и мужа нет, все на ее плечах держится. Пока помогают в работе дочь Мария, безработная учительница, и ее сын Эдгар, недавно закончивший Бостонский университет.