– Поебались, давай знакомиться? – обращается ко мне, выдувая дым и надувая щёки.

Молчу, смотрю на неё.

– А что? – отвечает на мой взгляд вызовом.

Делаю несколько затяжек. Кажется, её понимаю, но, если сказать об этом, обидится. Мысли лучше не разбрасывать – они жемчужины, которые не стоит переводить на слова, каждую невысказанную мысль я сберегу для книги…

– Ладно, смотри, – суетливо затягивается и выпускает дым, – то, что произошло, произошло впервые… Я не про секс, а про ситуацию… Ты не думай, что я это…

– Я и не думаю, – тушу сигарету, открываю дверь между вагонами и выбрасываю окурок в щель на рельсы, – ты хорошая, это видно.

– Хорошая… – повторяет она с ухмылкой, – у меня свои демоны.

– А у кого их нет? Давай забудем что было и познакомимся прямо сейчас?

– Боюсь, как бы наше знакомство не продлилось до твоей следующей сигареты.

– Я только что выкурил последнюю в своей жизни…

– Не зарекайся… Так тебя как зовут?

– Плаха.

– А… Ну, понятно… А меня тогда Птаха… Птаха на Плахе, – смеется.

– Приятно познакомиться.

– Ты это серьёзно?

– Что конкретно?

– Плаха?

– Ну да.

– Ну-ну. А что в Питере, живёшь?

– Нет, я из Москвы.

– А я местная, – Птаха кивает на окно, – надолго к нам?

– Не знаю. Может быть, навсегда.

– Где остановился, квартиру снимаешь?

– Пока нигде… В гостинице, скорее всего.

– Так! Мне оставили ключи цветы поливать – поживёшь пока на Мойке, идёт?

– Идёт…

– Ты же сейчас хотел скаламбурить про помойку, так?

– Ты наблюдательная.

– У тебя глаза честные.

– А у тебя красивые.

– Не льсти.

– Правда. Не веришь – посмотри в мои.

– Всё, приехали!

Поезд тормозит и нас качает. Птаха идет к купе, я следом, не пытаясь успеть за суетливым шагом.

Что произошло? Ведь вся будто по сценарию из порнофильма сыгранная ситуация для меня тоже впервые. Судьба, любовь и страсть? Или недосып и похоть? Что я чувствую? Пожалуй, неловкость. Что чувствовал? Что было до – не помню, что-то яркое и фантастическое, после же разочарование, что всё закончилось, а финал не принёс того удовольствия, которое обещал. Я выпустил семя, а с ним вышло и всё волшебство. Значит, семя, что мысль – его не стоит разбрасывать, а надо беречь…

Соседи по купе суетятся, копошатся с багажом. Птаха тянется за рюкзаком, я помогаю его снять – в ответ она жестом дает понять, чтобы я держал дистанцию, пока мы в поезде. Неужели стыдится случайных попутчиков?

Двери открываются, и пассажиры выходят. Каждый, проходя мимо проводника, за что-то его благодарил – никогда не понимал этого ритуала.

– На метро или пешком? – спрашивает Птаха, когда мы теряем из вида наших прежних соседей.

Пожимаю плечами.

– Пойдём пешком? Тут недалеко.

– Пойдём.

Указывает рукой направление. Вызываюсь нести ее легкий рюкзак.

***

– Этот город воодушевляет на творчество, не находишь? – она легко и весело кружит, волосы вздымаются на ветру.

Идём по Невскому. Настроение – лучше некуда. Кажется, Питер возвращает жизнь, которую высасывал город мертвецов. Разумеется, я понимаю, что это только «кажется», и дело не в месте, а в принятом решении оставить всё фальшивое и заняться тем, чем хочется. Но обманываться, присуждая заслугу Питеру, приятно.

– Посмотри кругом! Я не была здесь почти месяц, – говорит, захлёбываясь словами, – трепет берёт, когда осознаёшь, что это сотворили люди.

– Угадываешь мои мысли, – радуюсь по-детски, – только что думал о том, что предназначение человека в созидании нового и прекрасного.

– А представляешь, в Австралии есть племя, которое до сих пор не изобрело колесо…

– Что за племя? – замираю на месте. Вся давешняя радость куда-то девается, словно с яркого попсового клипа переключили на экстренный выпуск новостей.

– Не знаю… друг рассказывал – он в Австралии живёт. Даже колеса не изобрели! Представляешь, какие чудики?

– А, может, они счастливы? Как раз потому, что не изобретают, а живут в согласии с природой.

У меня приятно давит над глазами, и пальцы подушками трутся друг о друга, наконец понимаю, о чём будет книга.

– Да ладно тебе. «Счастливы». Они-то о счастье, как и о колесе, небось, ничего не слышали.

– А кто слышал?

– Что?

Отмахиваюсь. Жемчужины нельзя разбрасывать: