Немного перекусив, нас уложили спать на канны, а мать с девкой о чем-то посоветовались и вскоре уже перед утром она ушла обратно.

Чем благодарила мать за этот переход, мы не знали, но, наверное, недаром. Рисковать таким делом решится не каждый. Как могла это сделать молодая женщина?

Утром, чуть свет, нас разбудила мать. Проводник уже ходил на дворе и разговаривал с лошадью. Слышно было как лошадь хрумкает сухим сеном. По-видимому, фанза служила летом для рыбаков, а зимой приезжал сюда хозяин подзаработать на контрабанде и таких перевозках, которая готовилась и нам.

Утром, на монгольской лошаденке, очень худой, мы двинулись вверх по Уссури, дорога санная была тяжелая. Всего несколько следов проехавших саней, на половине дороги лошадь совсем выбилась из сил и стала останавливаться. Наконец, совсем не пошла. Китаец её бил тальничиной, но она на него не обращала внимания, не мотала даже хвостом. Потом пришлось дать её полбуханки хлеба, запасенной матерью еще в Вяземске. Лошадь поела, схватила немного снега, пожевала, немного постояла, отдохнула и вскоре китаец ударил хлыстом и она тихо пошла по следу.

К темной ночи мы добрались до каких-то фанз, лошадь совсем выбилась из сил. Нас завели в фанзу и стали устраиваться на ночлег. Утром, когда проснулись, оказалось, что были против с. Веснюковой, только на китайской стороне. В фанзе был еще один китаец, мать стала с ними разговаривать о дальнейшем пути. Оба китайца плохо, но понятно говорили по-русски.

Той ночью, когда должны были арестовать отца и уполномоченные шли к нашему дому, отцу кто-то сообщил, что беги Федот, а то добра мало и отец наскоро собравшись в полушубке и сапоги, успел выбежать из дому и по задворкам бросился бежать к Уссури, мы жили недалеко от неё. Уссури уже давно стояла, время было перед Новым годом, шел 1928 год или 29-тый, не помню, но отцу удалось пересечь границу без особых трудов., т.к. границу охраняли красноармейцы, все их в деревне знали и они не особенно за ней наблюдали, потому, что с Китаем зла особого не имели и посёлочники и солдаты сами ходили за границу в китайскую лавчонку за ханьжой и спиртом и другими продуктами.

За границей отец забежал к знакомому китайцу и тот сообщил ему, что за это время перешло очень много русских и многие из них находятся в Та Шан Деах и есть в Ёхо. Село Ёхо находилось недалеко от границы, и отец решил податься туда, т.к. по слухам в нем находились наши посёлочники. После отец рассказывал, что в Ёхо он нашел своих земляков Соколовых, Толстоноговых, попа-батюшку Рафаловича – отца Феофана и других односельчан.

Рассказывал отец, как они праздновали Рождество и отец Феофан, подымая тост поднял стакан и неловко задел керосиновую лампу, она разбилась и залила весь стол керосином. Закуска была хорошая, все оторопели, но потом выпили по чарке впотьмах, чтобы не прерывать церемонию, после нашли другую лампу, зажгли и гуляли всю ночь до утра. Закуски и спирту было много и празднование продолжалось несколько дней. Все мужики работали по найму у китайца-подрядчика Су Пи Чина. Контора их была в Харбине, а здесь он держал хозяйство, заготавливал лес, дрова, жгли древесный уголь и сеяли мак для изготовления опия.

Хозяин хорошо платил за работу и кормил всех рабочих своими продуктами. За ужином давали ханьжу, кто сколько мог, но мужики здорово не пили, копили денег на будущее, потому, что не знали о дальнейшей своей судьбе, да и переживали за свои оставленные семьи, их неизвестную и дальнейшую судьбу.

Отец устроился пилить лес на тес маховой пилой, работа это тяжелая, но за неё платили дороже, чем за другую работу и они с братом Александром пилили лес. Брат был холостой и перешел границу раньше отца. Так протекала их жизнь ни о чем не предвещавшая, о чем либо будущем, что их ожидало, никто об этом не знал. Жили одним насущным днем!

Сам хозяин или управляющий китаец жил в поселке Ёхо, а версты 3-5 находилась заимка по названию Самализан. Там стоял большой бревенчатый барак, где жили беженцы, а вокруг находились поля занятые под посевом, в том числе и маковые поля.

Женщины занимались домашним хозяйством, а иногда, вместе с нами, ходили собирать с мака опиум. Это длительная и с большим терпением работа: обыкновенная иголка обматывалась ниткой до вострия с таким расчетом, чтобы конец иглы не прорезал маковую головку насквозь, по наружной части головки по её окружности надрезали поясками и из этих поясков просачивалось белое молочко, его тщательно собирали маленьким ножичком и оскабливали о блюдечко, за рабочий день этого молочка собирали не больше столовой ложки каждый. Потом весь сбор собирали в одну посудину и долго варили, добавляя муки или что-то другое, когда получалась коричневая масса, её остужали и холодную долго мяли в бобовом масле. После этого заворачивали в пергамент и опиум был готов.

У хозяина была своя вооруженная дружина называвшаяся «сиряцкой» и когда опиума накапливалось несколько дин8 её отправляли с отрядом сухопутно пешком до Фукдина, а там она распродавалась. Это приносило большой доход, ценилось дороже золота и поэтому хозяин не жалел денег для посевов мака и его уходом.

Вот к этому-то бараку подъехали мы с контрабандистом – китайцем в одно раннее морозное утро. Солнце еще не взошло, а мы уже были в Самализане. Лошадь поставили за бараком, дали ей сена и нас проводник повел в барак.

При входе все растерялись, начали здороваться, не обошлось без слез. Оказались все посёлочники, все недоумевали, что мать рискнула на такой путь с маленькими ребятишками да в зиму. Все охали, расспрашивали как да что, как все ей удалось. Отец оказался тоже здесь, но его не было в бараке, он ещё затемно ушел заготавливать дрова хозяину. Мужики быстро отправили молодого парня, Костю Соколова за отцом. Тот после рассказывал, что нашел отца в лесу и стал ему говорить, что приехала Зиновья, сбежала из ссылки. Отец не верил, решил, что это очередная шутка, такого, мол, – не может быть. Тогда Костя заплакал и отец поверил и они пошли в барак.