Анна сидела в самой большой комнате мезонина, кутаясь в шаль, и смотрела на Эрвина совершенно измученными глазами.

– Я не хотела этого говорить...

– Я понял, - прервал ее Эрвин. Он вовсе не жаждал выслушать извинения за то, в чем Анна определенно не была виновата.
– Вам совершенно не стоило имитировать приступ. Такое иногда плохо кончается.

– Вы ее не убили?

– Конечно, нет. Но я напоил вашу мать. Не могу сказать, чтобы мне было стыдно за этот поступок.

– Она хорошая. Просто... она боится. Вы этого не поймете. Она про Виарэ такие ужасы рассказывала. Впрочем, вам до этого вряд ли есть дело.

Эрвин вздохнул:

– Вы правы, мне нет никакого дела до Виарэ. Это было почти тридцать лет назад. Меня тогда еще на свете не было.

– Правда?
– удивилась Анна и тут же пошла пятнами от смущения.

Тот факт, что он выглядит старше своих лет, давно не был для Эрвина секретом. И уж тем более никогда не был поводом для огорчения.

– Правда. Нельзя изменить то, что было тридцать лет назад. А то, что будет завтра, наверное, можно и нужно. Я, собственно, пришел к вам по делу.

– Делу?
– Анна явно не понимала, какое у них может быть дело. Эрвин же все для себя решил, еще когда выходил из "Зеленой Лампы". До беседы с Марит он подумывал, не купить ли больной астмой девушке хороший букет белых лилий, раз уж она их так любила. Просто потому, что у нее не так много в жизни было поводов для радости. По дороге назад он уже точно знал, что станет делать.

– Да, делу. Вы, Анна, барышня очень разумная, а потому послушайте меня, не перебивая. Праведное возмущение изольете в конце. Я не оскорблять вас пришел, постарайтесь это понять.

Анна подозрительно прищурилась и медленно кивнула:

– Я вас выслушаю молча. Говорите, - фраза явно была взята из какого-то романа, но Эрвину было не до деталей.

– Я кое-что накопил за это время. Родных у меня нет. Вероятность, что со мной что-то случится, предельно мала, но Создатель любит хорошо пошутить. Я не доверяю банкам, - в банках слишком тщательно проверяли документы, поэтому дорога туда Эрвину была заказана, - и хотел бы оставить часть своего, гм, назовем это "капиталом", вам.

В сентиментальных романах, которыми была уставлена гостиная Тирье, дамы лепили кавалерам пощечины и за меньшее. Правда, злодеи там предлагали деньги в обмен на услуги, но это уже были тонкости.

– Продолжайте, - пробормотала Анна, побелев как полотно.

– Это, собственно, все. Там немного, но... на билет до Тальде и полгода скромной жизни этого хватит. Оттуда совсем недалеко до Мильве, это что-то вроде крупного села, но жить там вполне можно. В нем есть больница святого Стефана - я не знаю, как калладцы ее переименовали, но раньше она называлась так - при ней работала чета Триссэ...

– Эрвин, что вы такое говорите?

– То, что смерть от астмы может быть красивой только в книжке. В жизни все несколько иначе. Я прекрасно понимаю, что букет лилий выглядел бы значительно лучше, но толку больше будет от билета до Тальде. Дождитесь, пока завершится вся эта котовасия, и поезжайте.

– Вы, Эрвин, вообще знаете, каким словом называют женщину, берущую деньги у мужчины, который ей не отец, не брат и не муж?
– подозрительно звонким голосом поинтересовалась Анна. Романы из матушкиного шкафа, увы, даром не прошли.

– Для этого есть масса вполне определенных слов, - поморщился лейтенант.
– И меня удивляет, что их знаете вы. Я еду на вокзал. Вот, - Эрвин положил на столик перед девушкой небольшой мешочек, тихо звякнувший при соприкосновении с поверхностью.
– Поступайте, как считаете нужным, Анна. Будьте счастливы.

Не дожидаясь ответа, Эрвин пошел к двери. Слова Анны, полузадушенные из-за всхлипов, догнали его уже на лестнице:

– Чтоб ты сдох там, нелюдь поганая!

Последним, что он слышал, закрывая за собою входную дверь, был звон монет, катившихся по ступенькам, и шелест ассигнаций.

Три часа спустя Маэрлинг и Гребер, пьяные вдрызг, на спор полезли на паровоз на полном ходу. Кейси Ингегерд, поймавшая их на обратном пути с измазанными сажей лицами, отругала на чем свет стоит всех участников, включая и дежурившего Эрвина - его за то, что не доложил начальству о такой опасной глупости. Витольд получил очередную гневную отповедь от проходившей мимо Мондум, явно пребывавшей в дурном расположении духа. Гребер, завидев ее, очень профессионально слился со стеной. Кейси отважно соврала, что приказ залезть на паровоз отдала она, мол, что-то подозрительно грохотало. Мондум пробурчала что-то грубое на языке нордэнов и скрылась в купе. Эрвин тоже почел за лучшее убраться с глаз начальства. Он залез на верхнюю полку, отвернулся к стене и стал слушать стук колес. На душе у него было паршиво как никогда.