«Спуск в темноту», – передернулся я и тут же заинтересованно обнаружил, что в пугающий проем вела цепочка странных следов.

Следы шли из лужи. Рядом с ними покоился измятый ком желтой бумаги. Остальное убранство комнаты моего заворочавшегося любопытства не коснулось.

«Чьи это следы? Собаки? Кошки? – озадачился я, растерянно вспоминая всех известных мне животных. – И для тех, и для других они слишком крупные. Может быть, это следы большой кошки? – предположил я и тотчас встревоженно встрепенулся: – Здесь водятся большие кошки?! – Затем я неуверенно добавил: – А где это – здесь?..»

Судя по тому, что пролитая жидкость еще не успела высохнуть, с момента совершения действий, предшествовавших ее пролитию, прошло чуть менее пары часов. И это было здесь, со мной рядом, пока я…

«Пока я – что?.. Что со мной? Почему я здесь? – спросил я себя, пытаясь найти ответы в своем заторможенном сознании. – Сознание. Сейчас я нахожусь в сознании, – вдумчиво осмыслил я. – Надо встать. Где-то должны быть подобные мне… Подобные мне – кто? Я… я человек… Я – человек».

Вспомнив первичные и вторичные половые признаки, а также настороженно пощупав себя при этом за влажную область паха, я равнодушно отметил, что являлся особью мужского пола.

«Самец, мужчина, человек», – зачарованно перечислил я.

Я стал медленно и чрезвычайно тщательно подниматься: элементарные алгоритмы, которые бы делали управление телом естественным и непринужденным, отсутствовали – или же просто дремали где-то глубоко внутри меня.

Пытаясь встать, я несколько раз неуклюже завалился на аккуратно застеленный лежак, на котором были смятая мной светлая подушка и хрустящее белое одеяло, поверх которого я совсем недавно лежал. В целом всё оказалось на удивление опрятным и чистым, несмотря на наличие на одеяле мокрого пятна – следствия преобладания моего бессознательного над сознательным.

Наконец поднявшись на заторможенно отзывавшиеся ноги – подъем сопровождался легким головокружением, – я сделал несколько робких и нерешительных шажков. Ступив с коврового покрытия на серо-сизый монолит пола, я вздрогнул, с наслаждением и удивлением впитывая босыми ступнями новые ощущения.

«Ничего, главное – по чуть-чуть», – подбодрил я себя, направляясь в сторону разлитой жидкости и ее раздавленной короны из осколков.

Пролитая влага вполне могла оказаться кровью – тем, что наполняет людские тела жизнью, позволяя им существовать и быть. Подойдя ближе, я грузно осел рядом с целью своего небольшого изнурительного паломничества, внутренне радуясь, что мне не пришлось испытать свою биологическую систему рефлексов и инстинктов путем падения на острые края стекла.

Расположенные неподалеку следы представляли собой высыхающие влажные пятна, имевшие по пять основных точек соприкосновений, четыре из которых остались от пальцев с едва заметными вершинами когтей.

«Собака?.. Такая большая?.. Они вроде не умеют втягивать когти – в отличие от кошек, – тягуче задумался я, разглядывая отпечатки размером с мою ладонь. – Да и на медвежьи, что частично сойдут за следы ног увесистого человека с огромными нестрижеными ногтями, они не похожи».

Последняя мысль заставила меня поморщиться от неожиданного звона в голове, и я поспешно постарался переключить свое внимание на что-нибудь менее требовательное к умозаключениям.

«А вообще, это может чем угодно оказаться», – обессиленно заключил я, больше ничего, видимо, не зная или просто не имея возможности вспомнить это.

Больно уперев локоть в неровный пол, я неумело понюхал пролитую жидкость. Вместо ожидаемого железного запаха крови моего обоняния коснулся освежающий аромат ягод.

«Сок. А это, значит, был графин», – сообразил я и догадался, что эфемерное шершавое чувство, терзавшее меня с момента пробуждения, обозначало жажду.

Поводив сухим языком по иссушенной полости рта, я с сожалением попытался подняться. В то же время я с любопытством отметил, что шедший снаружи равномерный гул образовывался не столько от ветра, сколько от еще одного действия – шума бьющихся волн, шума прибоя.

«Приятно», – поежился я, на секунду отдаваясь этому щекочущему чувству.

Не прекращая попыток встать и не желая больше необходимого искушать себя вожделением сделать глоток из лужи с осколками, я дергано ухватил смятый обрывок бумаги, справедливо полагая, что он может стать хоть каким-то источником информации. Оставив бесплодное занятие по приданию своему телу вертикального положения и не без труда распрямившись в сидячем, я угловато поднял к глазам часть листка. На нём были подсыхающие пенные слюни и крупные рваные дыры, оставшиеся после огромных зубов.

«Кто или что в ответе за это?» – отстраненно и встревоженно подумал я, пытаясь вчитаться в неприветливую вязь знаков и символов.

«…ноября… …года.

…всё… …опыт… …мысли… …математики… …оценить… …некому!»

Я ничего не понял, не узнав слова и буквы. В голове была мешанина. Этот язык определенно был мне знаком, но я почему-то не мог вспомнить даже его название – если я его вообще знал. Вместе с этим написанное явно имело единый лингвистический союз с моими мыслями: значение отдельных слов медленно проникало в мой неспешно разгоравшийся разум. Помимо этого, сложность чтения усугублялась еще и тем, что писавший словно экономил бумагу, прикладывая максимум усилий для того, чтобы текст получился как можно мельче и убористей.