Древнекитайская философия. Собр. текстов. В 2 т. М., 1973. Т. 2. С. 136-139

МУДРЕЦЫ ДАОССКОЙ ШКОЛЫ

Даодэцзин [15]

Когда Великий Путь утрачен - появляются "человечность" и "долг". Вместе с остротой ума рождается и великое коварство. Когда шесть родичей не ладят появляются "сыновняя почтительность" и "родительская любовь". Когда в государстве смута - возникают "верноподданные"...

Человек при рождении-нежен и слаб, а когда умирает-тверд и крепок. Все существа, и трава, и деревья при рождении-нежны и мягки, а когда гибнут-сухи и ломки. Ибо твердость и крепость -спутники смерти, а нежность и слабость-спутники жизни. Вот почему сильное войско не побеждает, а крепкое дерево гибнет. Большое и крепкое оказывается внизу, а нежное и слабое-наверху.

Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987 С. 74. 77-78

Чжуан-цзы [16]

Цзысы, Цзыюй, Цзыли и Цзылай, собеседуя вчетвером, сказали так:

– Мы подружились бы с тем, кто способен постичь, что небытие - это голова, жизнь - позвоночник, а смерть - крестец, с тем, кому ведомо, что жизнь и смерть, существование и погибель - одно единое тело.

И тут все четверо взглянули друг на друга и рассмеялись. Никто из них не воспротивился в душе - и они подружились...

И вдруг заболел Цзылай. Он тяжело дышал и был при смерти, а жена и дети, обступив его, плакали над ним. Цзыли, что пришел его навестить, прикрикнул на них:

– Ступайте прочь! Не тревожьте того, кто превращается!

И, прислонясь к дверям, повел беседу с умирающим:

– О как велик творец! Во что же еще он тебя превратит? Куда еще тебя отправит? Может, он превратит тебя в печень крысы? Или в лапку козявки?

– Куда бы отец с матерью ни послали сына, - сказал Цзылай, - на восток или на запад, на юг или на север, - сын исполнит их повеление. А разве силы Тьмы и Света не больше для человека, чем отец и мать? Если они понуждают меня умереть, а я ослушаюсь - то окажусь строптивцем. И в чем их можно упрекнуть? Ведь Великая Глыба обременила меня телом, истомила жизнью, успокоила старостью и успокоит смертью. И тот, кто умел устроить мою жизнь, сумеет устроить и мою смерть.

Вот, допустим, литейщик плавит металл, а тот бурлит и плещет, и говорит: "Я должен стать мечом Mo E!" Литейщик конечно же сочтет его дурным металлом. Или же тот, кого однажды вылепили в виде человека, вдруг станет повторять: "Хочу опять быть человеком!" Ведь творец превращений конечно же сочтет его дурным человеком. Так вот, Небо и Земля - это великая плавильня, а творец превращений - литейщик. И чего только он не сможет еще со мной сотворить! Ведь жизнь - это сон. А смерть - пробуждение.

Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая. М., 1987. С. 84-85

Ле-цзы [17]

Конфуций, странствуя в окрестностях горы Тайшань, повстречал там Жун Цици, который бродил по чэнским полям. Накинув на себя оленью шкуру, подпоясавшись веревкой, он играл на цине и пел.

– Чему вы так радуетесь?
– спросил его Конфуций.

– Я многому радуюсь, - ответил Жун.
– Небо породило тьму тварей, и драгоценнейшая из них - человек. А мне довелось родиться человеком: вот первая радость. Между мужчиной и женщиной есть различие: мужчину - почитают, женщиной - небрегут, поэтому мужчина выше ценится. Мне же довелось родиться мужчиной: это вторая радость. Бывает, человек не успевает прожить дня или месяца, умирает, не выбравшись из пеленок, - а я дожил до девяноста лет. Это третья радость. Бедность - обычная участь мужа, а смерть - конец человека. Испытав обычную участь, я обрету свой конец - так о чем же мне печалиться?

– Как прекрасно вы умеете себя утешить!
– сказал Конфуций.

Цзыгун, изнуренный учением, сказал Конфуцию:

– Я хочу отдохнуть.

– В жизни нет места отдыху, - сказал Конфуций.

– Значит, мне и отдохнуть негде?
– спросил Цзыгун.

– Есть где, - ответил Конфуций.
– Взгляни на тот пустырь - тогда и поймешь, где отдых: и простор, и могилы, и жертвоприношения, и жертвенная утварь!..

Указал на могильные холмы и сказал:

– Это могилы твоих предков.

И янец зарыдал неудержимо.

Попутчик же его расхохотался и сказал:

– Я тебя обманул - это царство Цзинь!

И янец не знал, куда деваться от стыда.

Когда же приехал он в Янь и увидел там настоящие яньские стены и настоящий алтарь, настоящую хижину предков и подлинные их могилы - печаль его была уже не столь сильна.

Цзыся спросил у Конфуция:

– Что вы скажете о Янь Хуэе как о человеке?

– Хуэй превосходит меня в человечности, - ответил Учитель.

– А что вы скажите о Цзыгуне?

– Сы превосходит меня в красноречии, - ответил Учитель.

– А что вы скажите о Цзылу?

– Ю превосходит меня в смелости, - ответил Учитель.

– А что вы скажите о Цзычжане?

– Ши превосходит меня в твердости, - ответил Учитель.

– Если так, почему же все они служат вам, Учитель?
– спросил Цзыся, поднявшись с циновки.

– Сядь, - сказал Конфуций.
– Я расскажу тебе. Хуэй может быть человечным - но не умеет возражать. Сы может быть красноречивым - но не умеет запинаться. Ю может быть смелым - но не умеет робеть. Ши может быть твердым - но не умеет уступать. Я не согласился бы обменять все их достоинства на свои. Вот почему они и служат мне беспрекословно...