Когда Дорис положила на пол несколько листочков мяты, кот едва не помешался. Он так тщательно стал их обнюхивать, словно собирался втянуть в себя весь пол. Несколько раз фыркнул и начал чихать, но этим не ограничился. Затем принялся жевать листья и не мог остановиться: он фыркал и жевал, снова жевал и опять фыркал. Мышцы его стали пульсировать, и все туловище напряглось – от кончиков лап до спины. Когда мышечное возбуждение достигло хвоста, он упал на пол и стал перекатываться вперед и назад по листьям мяты. Он кувыркался с такой гибкостью, что казалось, в его теле не осталось ни одной косточки. Не в состоянии передвигаться на лапах, Дьюи ползал, проводя подбородком воображаемую черту на полу. По-моему, он совершенно опьянел. Наконец кот медленно выгнул спину и запрокинул на нее голову. Он выделывал зигзаги, дуги и петли. Готова поручиться, что передняя часть туловища двигалась автономно, словно не была связана с задней частью. Когда он случайно опрокинулся на живот, тотчас подполз к мяте и снова стал перекатываться по ней. Листья мяты застряли в его шерстке, и он продолжал урчать, фыркать и жевать зелень. Затем кот растянулся на спине и задними лапами стал колошматить себя по подбородку. Продолжалось это до тех пор, пока несколько слабых толчков не достигли цели, и тогда Дьюи отключился, лежа на оставшихся на полу листочках мяты. Мы с Дорис с изумлением переглянулись, а потом расхохотались. Господи, это было уморительно забавно!

Дьюи обожал мяту. Натыкаясь на старые засохшие листочки, он тихо урчал, но стоило принести в библиотеку свежую мяту, кот первым узнавал об этом. И каждый раз, как только он добирался до нее, все повторялось: он выгибал дугой спину, перекатывался и ползал, валялся на полу, судорожно дергая лапками, и наконец превращался в кота в коматозном состоянии. Мы называли это действо «Дьюи Мамбо».

Еще одним увлечением Дьюи, кроме кукол, каталожных ящиков, коробок, копиров, пишущих машинок и мяты, были круглые канцелярские резинки. Они вызывали у Дьюи фанатичный восторг. Ему даже не нужно было видеть эти колечки: он чуял их запах даже на другом конце библиотеки. Стоило поставить коробку с резинками себе на стол – он уже тут как тут.

– А вот и Дьюи, – обычно говорила я, открывая новую коробку. – Одна – для тебя и одна – для меня.

Он хватал зубами резинку и, счастливый, удалялся.

На следующее утро я обнаруживала ее… в кошачьем туалете; она напоминала торчащую голову червяка. «Так не годится», – подумала я.

Дьюи исправно посещал наши общие собрания, но, к счастью, тогда он еще не мог понимать наших разговоров. Пройдет несколько лет, и мы будем вести с этим котом долгие философские диспуты, но сейчас, завершая собрание, было достаточно напомнить: «Не давайте Дьюи круглые резинки, как бы он ни выпрашивал».

На следующий день в том же месте появилось еще больше резиновых червячков. И на следующий день. И в очередной раз. На ближайшем собрании я спросила напрямую:

– Кто-нибудь давал Дьюи резинки?

В ответ раздалось:

– Нет, нет, нет, нет, нет!

– Значит, он, по-видимому, их таскает. Отныне не оставляйте их на столах.

Но легко сказать. Значительно легче, чем сделать. Вы наверняка удивились бы, узнав, сколько круглых резинок имеется в библиотеке. Мы убрали их понадежнее, однако проблема осталась. Они просто начали расползаться, как червяки. Заползали под клавиатуру и ныряли в стаканы с карандашами, падали на пол и скрывались в проводах. Как-то вечером я застала Дьюи врасплох, когда он рылся в бумагах на рабочем столе. И каждый раз, сбрасывая лист бумаги, находил круглую резинку.

– Надо убирать все резинки, даже те, какие вам кажутся спрятанными, – предложила я на следующем собрании. – Проверьте свои столы и уберите резинки. Не забывайте: Дьюи чует запах резины.

И спустя несколько дней служебные помещения обрели чистоту, уже забытую за несколько лет.

Тогда Дьюи стал проводить рейды по поиску круглых резинок, оставленных посетителями на столах. Мы прятали их в ящики. Он находил их возле копира. Читателям приходилось просить их у нас. Я рассматривала это как небольшую плату за общение с котенком, который весь день забавляет их.

Скоро наши контрдействия стали приносить результат. Червячки еще попадались в кошачьем туалете, но это происходило значительно реже. А Дьюи пришлось прибегнуть к наглым выходкам. Всякий раз, когда я доставала круглые резинки, он не сводил с меня глаз.

– Кажется, ты претендуешь?

«Нет, нет, просто смотрю».

Стоило мне отложить резинки, как Дьюи запрыгивал на стол. Я отодвигала его, и он усаживался на столе, дожидаясь удобного момента.

– Ничего не выйдет, – говорила я с улыбкой. Нужно сознаться, что эта игра забавляла.

Дьюи стал действовать изощреннее. Он выжидал, пока ты отвернешься, и набрасывался на круглую резинку, невинно лежащую на столе. Она находилась там минут пять. Люди порой забывчивы. Но только не кошки! Дьюи запоминал любой ящик, который был неплотно закрыт, чтобы ночью вернуться к нему и протиснуться в щелку. Содержимое ящика он неизменно оставлял в порядке, но на следующее утро резинки бесследно пропадали.

Однажды днем я проходила мимо нашего большого, под потолок, шкафа, где хранилась всякая всячина. Я была на чем-то сосредоточена, скорее всего, обдумывала показатели бюджета, и боковым зрением заметила приоткрытую дверцу. «Неужели я увидела…»

Я направилась к шкафу. Ну разумеется, на полке, на уровне глаз, сидел Дьюи, и во рту он держал круглую резинку.

«Нет, ты не отнимешь ее у Дьюи! Я намерен наслаждаться этим всю неделю!»

Я не смогла сдержать смеха. Вообще-то Дьюи был самым воспитанным котенком, которого мне доводилось видеть. Он никогда не сбрасывал книги с полок. Если я просила его прекратить что-либо, он тотчас повиновался. Он был очень вежлив и с незнакомыми людьми, и с сотрудниками. В этом котенке удивляла его мягкость и нежность. Но когда дело касалось резинок, он становился неуправляем. Мог залезть куда угодно и натворить невесть что, ради того чтобы вцепиться зубами в резинку.