– Как вы, уважаемый? Просыпаемся, просыпаемся…

Лицо моё было забинтовано от верха шеи и до центра макушки. Оставлены были лишь две небольшие дырочки для носового дыхания и незначительное отверстие в области рта. Вероятно, для заливки через воронку питательного бульона и отсоса лишней слюны. Для глаз также были предусмотрены два выреза в широкой, полностью перетягивающей лицо эластичной повязке, заодно прижимающей к голове и частично обновлённые уши.

– Мы, знаете, решили сильно не мучить вас, уважаемый, – сообщил мне доктор, окончательно убедившись, что я пришёл в себя. – Осуществили разом все вмешательства: и по ушкам, и по глазкам, и круговую заодно. Шеечка чуть-чуть выпадает в нижней части, но это, мы решили, не актуально – легко скрывается за одеждой. А так… – он прищурился, отступил на шаг и вновь приблизил ко мне лицо, – уверен, через пару неделечек снимем шовчики, отёчек уйдёт, будете как новенький.

– Чтобы чего? – напрягши губы, прогундел я в дырочку.

– Так вам ещё не сказали? – удивился хирург, и я понял, что он не лукавит. Впрочем, развивать тему он тоже не стал, уклонился.

– Короче, по нашей части, можно считать, всё, – вступил в разговор второй: судя по всему, ассистент. Отдыхайте, уважаемый. Дальше товарищ Упырёв сообщит, когда, кто и чего.

Упырёв не появился и не сообщил. Вместо него, не дождавшись истечения обещанной пары недель, за меня принялся горловик. Сначала свозили на томографию гортани, затем ввели в искусственный сон, откатили в операционную и уже там он, мастер носа и горла, ковырялся в моей глотке, слой за слоем удаляя лишнюю ткань и меняя в нужную сторону анатомию голосовых связок. Заодно убрал и крохотный полипчик, неизвестно в какие времена вжившийся в горло. А когда я очнулся, бодро проинформировал:

– Если брали две октавы, уважаемый, теперь вам чётко гарантируется три. И повыше будет голосочек, повыше, так что не удивляйтесь, когда себя услышите. А так… попали с вами тють в тють, после полного восстановления ужасно довольны останетесь. И там, я уверен, тоже на нас не обидятся, – он многозначительно глянул в потолок, – глядишь, к праздникам двойной заказик огребём, с зефиром и копчушкой. – Горловик мечтательно вздохнул, но и добавил назидательно. – Ну и позаниматься придётся, конечно же, тут уж никуда. Дадим список дыхательных упражнений с перечнем по артикуляционной гимнастике. Дальше – по ситуации. Надо будет, переделаем в любую сторону, подрежем, укоротим. Импланты, если что, биополимерные имеются, самые современные, только-только свежая партия с ИзрАиля поступила – в инвалюте платим, вы не думайте.

Чувствовалось, ему хотелось поговорить, на любую тему. Вероятно, долгое пребывание на подземной службе делает встречу с каждым попавшим сюда с воли персонажем особенно желанной. Иначе, прощаясь со мной, этот в общем-то приятный на вид носоглоточный хирург не поинтересовался бы такой малостью как погода выше уровня земного нуля. А этот не выдержал, спросил-таки. А ещё, заметно понизив голос, промычал сквозь полусжатые губы. – Ну а вообще, чего там наверху – жизнь-то идёт или как?

Впрочем, вовремя спохватившись, он не стал ожидать реакции на свой мутный закидон и, впопыхах пожелав скорейшей поправки, покинул операционную. Я же так и не успел задать ему встречный вопрос, мучающий меня уже столько времени, начиная с того дня, когда меня, нетрезвого и печального, обнаружили уткнувшимся мордой в сугроб, без каких-либо чувств и единственной кроличьей шапки.

Из дневника Кирилла Владимировича Капутина, временного полковника вооружённых сил России.

После исторического выступления Мякишева народ словно обезумел: кто-то, давно ожидавший подобного сигнала и верного сильного слова, немедля двинул на улицу, ища любого выхода многолетне затаённой ненависти ко всем и вся, уж я-то знаю по долгу службы. Иные, из тех и других, но душевно управляемых, тоже сдвинулись с мёртвой точки, не усидели. В этом и был мой личный расчёт – именно так старался я собрать слова воззвания, именно в такую затейливую кучу, чтобы любым смыслам, вычитанным и выслушанным, нашлось место в сердце каждого более-менее неравнодушного человека, если он только не полный идиот. Остальные, равнодушные, меня не интересовали – с ними, как известно, история не делается. А так, коль вчитаешься без лишних премудростей да ощутишь силу Слова, то сыщешь для себя практически всё: сталинисты отзовутся на «Родину», «Победу» и «Враг не пройдёт». Законники – на Конституцию и бесправие. Интеллигенция – на силы зла против сил добра, и всё такое. Патриоты – на шанс снести бОшку проклятущим либерально ориентированным умникам. Националисты – те, не разбирая дороги, двинут за «Русь» и всё попутно русское. Отморозки и хулиганы – не пройдут мимо случая потолкаться и побузить, высвободить незаконно удерживаемую властью энергию протеста. Мужики – в поисках любой годной делу реализации способностей, бабы – в поиске мужиков. Всем, короче, по серьгам, но каждому – свои. Вопрос в том, как верней изловчиться, чтоб подмять народный выхлоп под себя.

То, что нечто началось, мы с Адольфом поняли уже в тот момент, когда покидали телецентр. И забравшись в БТР, резко взяли на Дом Советов. Прежде всего надо было выяснить, как там у Галкина с осаждёнными парламентариями. Но я и так уже понимал, что они на свободе, без вариантов. Из первоочередного оставалось решить вопрос с Министром обороны и как можно скорее привлечь на свою сторону силовые ведомства. «Менты – пустое, – подумал я, – куда прикажет начальство, с тех и слупят. Их министр всегда был пешкой, тем более засветился на преданности Верховному совету и потому скорей всего он уже под ними, если те на свободе». В общем, отсюда ждать опасности не следовало. Я поделился соображением с Адольфом, и тот согласился. По большому счёту, под вопросом оставалось лишь моё родное ведомство. Кто там, с кем, что предприняли, на чьей стороне? Рядом, конечно, имелась дивизия Дзержинского, ну и по мелочи ещё – всякие отряды связи, охраны, спецопераций. Но всё это труха по сравнению с регулярными армейскими подразделениями, коль те на нашей стороне. Однако тревога всё же не отпускала. За эти несколько безумных часов я, начинающий защитник Родины, младший офицер Службы безопасности, в одночасье, словно гомункул какой, обратился в зрелого, умудрённого мгновенным жизненным опытом полковника, замутившего переворот в своём неласковом Отечестве. Потому что, главное дело, не надо этих сдержек и противовесов, о каких учит упадническая психология. Основа жизненного успеха – максимально поссорить баранов, развести их как можно дальше и с разбегу стукнуть по возможности сильней: такова наука побеждать от Ионыча и его лучшего ученика, выпускника курсов оперативной спецслужбы. И тогда всё у нас получится, я знаю.

У ворот ВДНХ и отдельно у подножья королёвской ракеты, буйствуя, негодовала толпа. Кто-то успел в кровь разбить морду другому, кто-то наседал на соседа по толкучке, буяня и доказывая преимущество коммунистов над фашистами. Третий, взобравшийся на ракетный пьедестал, в это же время выкрикивал лозунги в поддержку красно-коричневых. При этом орали все, а кто-то ещё и рвал гитарные струны, ревя то ли новым Высоцким, то ли старым гимном на новейший лад.

Короче, всё шло по плану. Мы с Мякишевым понятливо переглянулись – начало смуте было положено, и это было главным достижением на этот час. Не задерживаясь на окраинных мелочах, мы рванули в центр, не тормозя на красных светофорах и на всякий случай время от времени постреливая в небо через верхний люк. Сзади пристроился танк, получивший приказ не отставать. Остальные двигались следом, но уже по возможности аккуратно, колонной, соблюдая правила и не пугая окружающих, как это делали мы с Адольфом Михалычем. Странное дело, в эти исторические минуты я уже почти не чувствовал его превосходства. Наоборот, в ходе событий, случившихся – о, нет, свершившихся! – за последний час, мне казалось, что это он уже больше вслушивается в мои слова, пытаясь не пропустить важного, а не я в его. Но только не подаёт вида. Господибоже, ну как приятно-то! Жаль, Ионыча рядом нет, он бы оценил, а после, глядишь, ещё и пригвоздил бы Адольфа коротким ёмким словом, как только он один умеет делать.

Ещё через пятнадцать минут весь город стоял. Машины, оказавшиеся не в том месте и не в то время, народ побросал – кто как. Многие, узнав об обращении к народу мятежного генерала, возликовали. Остальные, кто больше сомневался, чем внутренне поддерживал, казалось, выжидали, но с улиц не уходили. Видно, мысленно перебирали варианты любой победы, не желая даже на этом раннем этапе быть причисленным к меньшинству. Повсюду бродили группы возбуждённых горожан, ища единения: отовсюду неслись крики радости и отчаянья, народ перемещался волнами, растекаясь неровным киселём на отдельные ручьи и вновь сливаясь на площадях в мощные неуправляемые потоки. Искали того самого сопротивления, к которому призвал бесстрашный Мякишев в шлеме танкиста. И не находили. Милиция безмолствовала, армия, судя по действиям вооружённых подразделений вблизи Дома Советов, перешла на сторону народа. На нашу. Спецслужбы, видя такое дело, затаились, ища выхода из создавшегося положения.