Твердислава слегка шевельнулась. Ее бровки чуть досадливо переломились, а ротик, было, приоткрылся – возражать зудело! Но, старшна Тайной управы не из таковских – не упустит того, что уже подцепил. А подцепил он тайные нити души женщины, что знал, как облупленную. И потянул их, дабы попятить государыню, да толкнуть в нужную ему сторонку. Тут уж, коли он слабину какую даст, так она сорвется и сама его попятит. А после и отпялит во все дыры, что не только ему, но и всем боком выйдет: и старикам, и Яльке, и Таймиру. И дружкам-товарищам, что ходят у нее в ближниках. А через них и всей Антании. Ибо та самая оборотенка, как возвернется – с дела, на которое пошла, почитай, что и не по своей воле – не одной государыне воздаст. Кто ее знает, куда мстительный взор нечисти оборотится? Кабы не на самого Милослава! И тогда уж вся Антания закипит. Вот когда на осиротевший престол полезет всякая шушера, изводя соперников несчетно. Все кровью умоются!

От сих мыслей ужасных и взгляд Хранивоя сделался далеко не медовым. И так тот взгляд пригвоздил Твердиславу, что она не посмела пререкаться по-пустому. Еще боле закаменела лицом да крепче сжала подлокотники.

– Я вот тут как-то в одно книжице сулийской читал о той земле, куда они доплыть исхитрились, – раздумчиво продолжил он весьма прохладным голосом. – Да ты, поди, и сама на ту книжицу полюбопытствовала. Так вот, там сулийские мореплаватели животину одну зарисовали. Помнишь ли? Такая здоровенная, высоченная. У ней еще шея, что твоя сосна: высока и крепка… с виду. Такую бы животину привезти морем. Да на ту шею залазить, чтоб яблоки на макушке яблонь сбирать без хлопот. Да тока на поверку оказалось, что хрупка та шея немеряная. А я уж тут о яблоках размечтался.

– Перестарался ты с намеками, – чуть пренебрежительно усмехнулась Твердислава, явно что-то лихорадочно обдумывая.

– Да уж, какие тут намеки? Прямо говорю: не ведаешь ты, чем разжиться пыталась в землях неведомых. Не зверушку дивную ты к нам сюда притащила. А творение богов чужих, что создано было уж никак не для твоих затей. У Яльки, между прочего, и душа имеется. Самая, что ни на есть, подлинная. Тока темна та душа для нас. Непостижна. А с такой-то душой, чай, и сама ведаешь: шутки плохи.

– А ты ее постиг, – скривилась государыня.

– Да где уж мне, – неподдельно огорчился Хранивой. – Лишь с самого краюшку и надломил. И знаешь ли, чего обнаружил?

– Ну?

– Эти самые Ялитихайри неистребимо привязчивы к своему семейству. Ты вот девчонку еще в младенчестве у ее семейства отняла. Так она себе тут, у нас другое нашла. И не то, чтобы предана ему безоглядно – то наши человечьи повадки. Ялька без своих стариков и жизни-то не мыслит. Ты думаешь, она у тебя в столице лишь камушки блескучие таскала себе на потеху? Она, матушка, людей убивала. И не от жестокости сердечной или алчности. И это всё человечьи затеи. Она, матушка, убивала их в совершенном душевном спокойствии. Будто куриц резала. Нас-то от вида курятины безголовой оторопь не берет. Вот и ее не берет от наших трупов.

– Так она, выходит, чудовище, – многозначительно указала Твердислава, словно обрадовалась поводу обвинить девчонку.

– Да нет. Нисколько. Она ведь их убивала с единой целью: семейство свое защитить. Она ж за них любого угробит, – указал Хранивой через плечо на сомлевшего Батю. – Тока тронь. А ты тронула. Вот ты, чего такого об этих Ялитихайри вызнала?

– Оборотни, – пожала плечиком Твердислава.

– Какие? – настаивал Хранивой под раздраженным взглядом припертой к стенке государыни.

– Обыкновенные! – окрысилась та. – Какие они еще могут быть?!

– Э нет! Ты уж давай, толком выкладывай – не о забавах пустых спрос веду. Говори, как знаешь: чего те оборотни Ялитихайри делать могут?

– Оборачиваться… волками всякими. Или там, скажем, медведями. Но, это у нас. А у них там, поди, и свои волки имеются. Или что-то похожее. Да и важно ли это? Знаю, что неуязвимы все оборотни – одного этого довольно. Ловки они нечеловечески. Ну, и…

– Вот ты и подтвердила, что прикупила кота в мешке, – хмуро отяжелел голосом Хранивой. – А теперь сиди крепче, матушка. Да сердцем скрепись.

– Не скоморошничай! – пристукнула она ладошкой в подлокотник.

– И не думал! – жестко отрезал он. – Нам с тобой нынче не до потех. Ибо эти самые Ялитихайри оборачиваются во все подряд. Вот, что увидят, тем стать и могут. И зверем, и даже человеком. Что, не сообразила еще, куда влезла?

– Она… может…, – побледнела Твердислава, невольно совсем уж по-бабьи вжавшись спиной в кресло.

– Может обернуться любой из твоих челядинок, – дожимал ее Хранивой. – Взойти к тебе в покои. И прирезать ту, что отняла у нее семейство, без которого не живется ей на белом свете, не дышится. Может обернуться любой собакой, кошкой, еще черте чем! – уже почти вопил он, возбужденно выхаживая перед своей остолбеневшей государыней. – Может залезть, куда угодно! Взобраться по стене боярского терема! По крепостной стене. И взбиралась не раз! Даже на твою кремлевскую несокрушимую! Она может проникнуть в любую щель, ибо и змеей оборачивается с легкостью. Может рухнуть тебе на башку орлом…

– Я не знала, – едва слышно пролепетала совершенно уничтоженная Твердислава.

Но, тут вдруг, будто опомнилась, сраженная какой-то мыслью. Ее и выдала тотчас, ткнув пальчиком в старшну:

– Ты знал и молчал!

– Не знал, – буркнул тот, прекратив метаться. – Просто сбирал по крупинкам все, что узнавал со временем. И только намедни связал все кончики воедино.

– Откуда сбирал?

– Да уж не у стариков! Те свою внучечку охраняли, пуще глаза. Мне о ней Таймир докладывал во всех мелочах.