Она открыла глаза только когда услышала чей-то вздох. Оказывается, это был вздох Шму. Увидев, что на нее смотрят, ассассин смутилась, побледнела и поспешила вскарабкаться на стеньгу. Корди перевела взгляд на кнехт и…

– Рыбешкины ватрушки, - пробормотала она.

Дядюшке Крунчу, должно быть, трудно было удержаться от торжествующего смеха. Но он удержался.

– Недурно, - сдержанно заметил голем, - Никогда не видел антрекот такого размера. Надеюсь, вы со Шму и ведьминским котом успеете его съесть до того, как его увидит Ринриетта.

Корди хлюпнула носом. Получилось как-то само собой.

– Но я… Я же… У нас же получалось! Мы же… Я…

Прежде, чем случилось непоправимое, стальные пальцы Дядюшки Крунча с лязгом схватили ее за выбивающийся из-под шляпы хвост, и тряхнули. Ласково, едва заметно, словно шутя, как тянул обычно расшалившийся вомбат.

– Рыбеха, - сказал он негромко, но очень серьезно, внимательно глядя на нее с высоты своего огромного роста, - Не обязательно быть настоящим, чтоб быть нужным. Не обязательно быть подлинным, чтоб быть незаменимым. Когда-нибудь Роза объяснит тебе это. Если, конечно, ты проживешь достаточно долго и не превратишь эту посудину в одну огромную сырную голову… Но пока этого не случилось, помни, ведьма ты или нет, но ты всегда будешь членом экипажа этого корабля. Настоящим. Самым настоящим, какой только может быть. И незаменимым.

Корди постаралась пошире открыть глаза, чтоб ветер выдул так и не родившиеся в них слезы. Ветер – хорошая штука против слез. Наверно, поэтому пираты никогда не плачут. У широко открытых глаз есть и другое преимущество – когда распахиваешь веки как можно шире, поневоле замечаешь все, что происходит вокруг.

Она заметила, как сбавившая ход баркентина, тоже уставшая от долгого бега, умиротворенно плывет среди облаков, как по заснеженному полю. Как вьются над ней верткие стайки мальков, как ветер нерешительно теребит обрывки канатов. Как…

– Врбыбыпрыгл… - один из порывов ветра показался ей шатающимся и неуверенным, точно подгулявший сквозняк, - Какого черта здесь творится? Почему мы в четырехстах милях от Порт-Адамса? И… Копченая каракатица! Что случилось с такелажем?! Вы держали бой? Никто не ранен? Что со мной было? Где все запасы зелья?

– Помедленнее, «Малефакс», - проворчал Дядюшка Крунч, со скрипом поднимаясь на ноги, - У нас будет много времени, чтоб все рассказать, пока будем идти к Порт-Адамсу.

Корди вздохнула. Одной Розе ведомо, настоящая она ведьма или нет, но одно известно точно – если она хочет быть настоящим членом экипажа, придется научиться отвечать на вопросы. На самые неприятные и сложные вопросы, после которых вопросы наставниц из Академии покажутся не такими уж и гадкими.

– Я сама все расскажу, - решительно сказала она, - И Ринриетте тоже.

– Нет уж, - буркнул Дядюшка Крунч, растопыривая механическую пятерню, - Тебе, рыбеха, найдется другая работа. На, держи.

Он протянул ей что-то небольшое, с кулак размером, продолговатое, железное.

– Что это?

– Это швейная игла. Парусину найдешь в трюме. Приступай.

– К-к чему?

– К пошиву парусов, конечно. Зелья больше нет, чешуи тоже. А нам ведь нужны паруса, чтоб двигаться дальше. Не собираемся же мы висеть тут вечно! Давай, за работу, рыбеха. Следующую неделю ты будешь порядком занята. Если проголодаешься, можешь погрызть кнехт.

– Я поняла, Дядюшка Крунч.

Корди взяла иглу, поправила на голове шляпу и, бросив последний взгляд за борт, где закручивались потревоженные килем облака, похожие на прилипшие к стенкам комки манной каши, улыбнулась.

У этой улыбки был совершенно невероятный вкус – то ли как у ананасового пирога, то ли как у салата из омаров, то ли как у сливочного мороженого, то ли…

Спускаясь в трюм, она не услышала порыва ветра, который пронесся над палубой, шурша парусиной. Неудивительно, ветер этот был слаб и обманчив, отчего его шелеста не услышал никто из экипажа.

– Ведьмы, - прошелестел ветер ей вслед, - Ох уж эти юные ведьмы и их коты…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЗОЛОТЫЕ РЫБКИ БАРОНЕССЫ

…к вечеру, когда остовы догорающих вражеских кораблей

уже были с трудом различимы с палубы, я осмелился

спуститься в каюту адмирала и отдать должное его бесстрашию

в сегодняшней битве. К моему удивлению, адмирал принял

комплимент без всякого воодушевления, напротив, его глаза

негодующе сверкнули.

– Бесстрашие! – воскликнул он в сердцах, - О чем вы говорите,

мальчишка! Сегодня мне было страшно, как последнему юнкеру.

Я чуть не обмочил штаны, когда готландцы саданули главным

калибром! Если что-то и вело меня вперед, прямо на их пушки,

так это другой, куда больший, страх. Страх подвести свой флот

и свою страну!»

Тиммот О’Фэй, «Полвека в небе»

Когда они вошли, аппер уже заканчивал трапезу.