— Он тоже погиб?

– - Вроде нет. Это ты у Саттаро спроси. Мы-то с Ярхе не знали, что и Мадраго против него повернулся. Я думал, они вместе заканчивают работу над Сердцем мира. Удивлялся еще, какого Урда все становится хуже и хуже.

– Ага, – Ярхе потер жидкую бороденку. – Дерьмо все это. Не должно быть так. Ли Хетта всегда себе на уме была, а от Са Реана я такого не ожидал. Чтобы он на Саттаро руку поднял…

Турн фыркнул.

– Прямо скажи: Лихета – сука, которая только и думала, как нас подставить. А Сарен душу Урду продал бы, лишь бы оказаться на противоположной стороне со мной.

Ярхе, как обычно, промолчал. Над костром повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием веток в огне.

– Сердце мира, наверное, огромное, – задумчиво сказал Эртанд, перевернув прутик с ящерицей.

Можно было не сомневаться, что ответит Турн.

– Да Урд его знает. Его видели только Лихета, Мадраго да сам Саттаро. Ну и Глаза Гор. Тогда-то эта сволочь и взбесилась первый раз. Мы как раз после этого и разделились.

– Интересно, что там произошло.

– Ясно что: кой-какие сволочи власти себе отхапать захотели. Можешь Саттаро расспросить, если неймется, а мне ковыряться в этом дерьме неохота. Главное, я знаю, на чьей стороне сила.

Каменщик вытащил из огня подрумянившуюся тушку и впился в нее зубами. На раскалившиеся камни брызнул, зашипев, сок.

– Отнеси-ка и нашему главарю пожрать. А то зачахнет, не успеем до цели дойти. О себе не думает совсем, – проворчал Турн.

Эртанд оглянулся на бывшего раба. Тот не грел кости у костра, как остальные, а устроился поодаль, спрятавшись за валуном. Перед Саттаро лежала дохлая ящерка, одна из тех, кого меткими бросками камней добыл Ярхе. Что он там с ней делал уже битый час?

Выхватив из огня прутик с мясом, Эртанд поковылял к нему. Тело сразу отозвалось такой болью, что вспыхнуло в глазах. Напомнили о себе все царапины на руках от хватания за скалы, все синяки от падений, сбитые пятки и плечи, не привыкшие к тяжести дорожных мешков.

Безумие. Во что он ввязался?

Перед Саттаро Эртанд не сел – рухнул. Бывший раб потер щеку со шрамом от ожога и принял еду, ограничившись коротким «спасибо». Вот и все.

Идти обратно – повторять пытку – не хотелось. Эртанд привалился к валуну и, не зная, чем еще заняться, оглядел затянутое дымкой небо. Поразительно, совсем недалеко отсюда каждые несколько дней бушевали ураганы, а здесь, судя по иссушенной, потрескавшейся почве, не проливалось и капли. Хорошо бы хоть на миг прикоснуться к величию древних колдунов, которые сотворили такое с миром, разделив континент на четыре части по числу стихий.

Эртанд перевел взгляд на Саттаро. Тот рисовал незнакомые наты на мертвой ящерице. Ее живот был взрезан, открывая внутренности. И их, и руки мага покрывали пятна сажи – единственных доступных здесь «чернил».

– Что ты делаешь?

– Вспоминаю. Тренируюсь, – туманно ответил он.

– На ящерице? Я думал, человеку, который умеет менять внешность и поведение парой царапин, это ни к чему.

– Ты прав только в том случае, если считать это вершиной тинатского искусства.

– А что еще считать вершиной? – удивился Эртанд. – Человеческие наты – самые сложные. Они постоянно меняются и редко бывают «чистыми», смешиваясь друг с другом, так что вычленять из них составляющие невозможно даже с полным списком форм.

Саттаро усмехнулся.

– Фраза из учебника?

– Ну… да.

– А если я скажу, что авторы ваших учебников много врут? Часть – по неведению, часть – сознательно, чтобы не допустить появления новых Айгаров Безумцев.

Эртанд открыл рот, чтобы поспорить, – и тут же закрыл. Слова Саттаро звучали логично. Конечно, если представить, что легендарный маг, который вместе с группой таких же сумасшедших сподвижников якобы изменил сущность целого континента, действительно существовал. Жрецы утверждали, что свое могущество Айгар получил не от кого иного, как от самого Урда, возжелавшего уничтожить великое творение своего старшего брата Иля. Находились и те, кто считал, что не было никакого Айгара. Иль уже создал мир уродливым и нарочно отправил сюда людей, потому что Ему нравится наблюдать за их мучениями.

– Так это, по-твоему, и есть вершина тинатского искусства? Заставить четверть континента полыхать пожарами, четверть – тонуть в наводнениях, а еще по четверти – страдать от бурь и землетрясений с зыбучими песками?

– С этим многие согласятся. Держать в своих руках жизни тысяч людей – соблазнительно выглядит, да?

– Многие, но не ты, так ведь? Так и что ты считаешь вершиной искусства?

– Изменение.

Эртанд поморщился. Он так устал, что едва мог уследить за нитью разговора, а Саттаро, похоже, приспичило поиграть словами.

– И что это значит? Тинаты и так занимаются тем, что изменяют вещи.

– Не совсем. Ты не можешь придать вещи чуждое ей свойство. Например, можно заострить нож, но нельзя – цветок. Даже такое невероятное изобретение, как рабский ошейник, всего лишь запрещает врать и заставляет подчиняться приказам хозяев – то, на что человек способен и без него.

– Хочешь, чтобы в твоих руках расцветали розами металлические прутья тюремной решетки? – насмешливо спросил Эртанд, вспомнив силанскую сказку.