Дверной проем, ведущий в кухню, напоминал портал в другое измерение. Небольшое окно освещало днем это место, и в маленьком луче света виднелась крошечная пыль, оседлавшая его.

Я сидел в старом кресле, которое делало уютным это место. Оно было грязноватым, как и все здесь, но почему-то именно оно не вызывало отвращения к себе, а напротив — звало, чтобы в него усесться.

На южной стене дома висели большие часы, и их монотонный шум настораживал и убаюкивал одновременно. Это были старые часы, купленные, по всей видимости, еще прошлыми хозяевами, которых я никогда не видел.

В эти минуты я вспоминал Дага, мне казалось, будь он здесь, мне было бы не так скучно. С ним всегда было о чем поговорить и поспорить, и пусть он порой страшно злил меня, я любил его, и споры эти были только в радость. Я попытался представить наш сейчас с ним разговор, но ничего не вышло, он был слишком непредсказуемым, и все что у меня получалось, было лишь бледной тенью того, чем он являлся.

На небольшом круглом столике, который стоял совсем рядом, лежала старая книга. Она была до того старая, что казалось, она появилась еще до открытия Америки. Ее страницы были пожелтевшими от времени, а шрифт не таким, как сейчас в большинстве книг. Переплет был кожаным, он был потертым и потрескавшимся в некоторых местах, которые чаще всего трогали руками. В ней было полно закладок, ее кто-то усердно читал и явно пытался что-то запомнить. Я взял ее в руки и открыл на одном из таких мест, которые пестрили красными закладками. Там были картинки. Мне лучше их не описывать, чтобы не вызвать в ваших головах образы, которые здесь были запечатлены. Они были сделаны черными чернилами очень мастерски. Буквы тоже были филигранной выделки. Я не знаю кто этот человек, который ее создал, но он явно приложил много усилий, чтобы произвести сильное впечатление. Текст был загадочным, насколько я смог разобраться, это была латынь. К сожалению латыни я не знал, поэтому мне не удалось разобрать смысл всего написанного.

Я закрыл книгу и положил ее на место. Появилось чувство какой-то брезгливости, от которого не удавалось отделаться. Я вошел в кухню и вымыл руки. Чувство немного утихло. Свет в окне был совсем ярким, и он привлек мое внимание. Я подошел к нему и стал смотреть, что происходит по ту сторону стекла. Но ничего интересного для себя не обнаружил. Я собрался было вернуться в старое кресло, но вспомнил, с каким чувством я его покинул, и решил найти себе новое пристанище, пока Фрэнк не проснется.

В то время, когда я стоял, возле дверного косяка, и размышлял, прислонившись к стенке, отворилась дверь. С шумом вошли Клэр, Джейк, и Мириам.

— Клэр, не стоит тебе расстраиваться из-за этой коробки конфет. В следующий раз мы тебе ее купим.

— Но мам, я хотела ее именно сейчас!

— Дорогая, никто не виноват, что этот джентльмен забрал ее прямо у тебя из-под носа.

— Я просто рассматривала, что стоит на прилавке, и все!

— Здравствуйте, мэм! — крикнул я, и только теперь на меня обратили внимание. — сэр!

— Рэй?

— Да, мэм!

— Что ты здесь делаешь?

— Я пришел навестить Фрэнка.

— А где же Фрэнк?

— Он спит, я оставил его в комнате, когда он уснул.

— Ты очень правильно поступил, — сказал Джейк, — сон ему сейчас будет очень кстати.

— Да, у бедняжки Фрэнка простуда совсем не хочет отступать… — произнесла печальным голосом Мириам.

— Мам, но это всего лишь простуда, — сказала Клэр, — ничего страшного с ним не случится. Я очень много раз болела простудой, и ничего…

— Да, дорогая. Но это наш сын…

— Пройдемте, чего встали. Надо бы чем-нибудь угостить нашего гостя, сказал Джейк.

— Рэй, хочешь горячего шоколаду?

— Да, мэм, я не отказался бы…

— Сейчас, подожди минутку…

Мы с Клэр сели на диван и стали ждать горячего шоколаду.

— Как поживаешь, Рэй?

— Отлично!

— Да?

— Да!

— Тогда расскажи что-нибудь, зануда Рэй.

— А что рассказывать-то? К нам бабушка приехала недавно.

— Врешь.

— Честное слово! С ней очень весело разговаривать, она почти ничего не слышит…

— Ты, наверно, над ней подшучиваешь, верно, Рэй?

— Да, бывает. Но я ее не обижаю, если ты об этом.

— Не обижаешь? А я думала, мальчики твоего возраста глупы и задиристы.

— Шоколад готов! — раздался крик из кухни, означавший, что нам пора заканчивать болтовню, и мы проследовали в кухню к миссис Уильямс.

— Осторожно, он еще горячий, — сказала Мириам и деликатно сложила руки у своих бедер. Клэр начала дуть, чтобы остудить напиток, как можно быстрей. Ей не терпелось поглотить его, как впрочем, и все, где присутствовал сахар.

— Он совсем горячий, мам!

— Ничего малышка, потерпи немножко.

— Ха фу-у-у-у-у.

— Только не пролей на стол.

— Ха фу-у-у-у-у.

— Ну, смотри, что ты наделала. Дай я теперь вытру.

Миссис Уильямс взяла тряпку и протерла лужицу перед растяпой Клэр, которая не переставала дуть в свою чашку. Я в этом деле был весьма опытен, и не торопил события. Я знал, что за дверью зима и холод, который был чужд моему сердцу, и уж лучше греть руки о теплую чашку с какао, чем выпить все, что в ней есть, и отдать свои руки для поцелуев ледяного ветра.