Вот прям удивительно, как на некоторых самоуверенных и вечно гогочущих придурков влияет такое заведение, как морг! Точнее, пока лишь его коридоры с раздевалкой. Вон, жмутся к друг к дружке и к преподу, как к мамке родной, вжимают голову в плечи, и даже по сторонам таращиться боятся…

Не, самому Шуту и в таком злачном месте бывать приходилось, катался пару раз на смене с родительницей. Но и он в первый раз во время «наказания» заметно струхнул, чё тут скрывать-то?

На второй раз было уже просто неуютно, а на третий раз ничего так, пообвыкся. Теперь и вовсе чувствовал себя здесь… ну, ни как дома, но что-то около того.

Ну да, атмосфера там гнетущая, звяканье каталок и инструментов, специфический запах, стерильность и гробовая тишина… Но, как говорит Харлей: «Фигня война! Главное манёвры!».

Правда, на сей раз привычный распорядок оказался нарушен. Что-то явно пошло не так, Лёха это понял, едва оказавшись в прозекторской.

Во-первых, на кой-то хрен были убраны и расставлены по углам все банки с органами и частями тела, хранящиеся в растворе формальдегида. Во-вторых, оба металлических стола для вскрытия были заняты, и отнюдь не хрупкой, чуть ссутуленной фигурой интерна, которая обычно встречала их кислой миной… А затем присаживалась на краешек и, жуя бутерброд, вдохновенно рассказывала о последствиях неправильного оказания помощи, убийственно-спокойно, даже с какой-то искоркой, махая руками, активно язвя и демонстрируя увеличенные фотографии.

Народ обычно передергивался еще в самом начале речи. На первой фотке мужчины, погибшего в результате ДТП, которого на какой-то хрен пытались вытащить из покореженной машины своими силами, доломав позвоночник и те кости, которые еще можно было спасти, будущих охранников начинало заметно передергивать. На фотке замерзшего насмерть старика, коему, не разобрав жив он или нет, пытались сделать массаж сердца и проломили грудину, всех уже конкретно колбасило. А когда доходила очередь снимка чувака, которому неправильно наложили жгут, а потом красочно и подробно запечатлели процесс ампутации руки… короче, особо слабонервные только до этого момента и дотягивали!

А уж что бывало, если тут труп оказывался, подходящий под тему препода и его штрафников… Усё! Пиши-пропало.

Но вот странность: куда ж сегодня подевался уже знакомый и почти что родной язвительный патологоанатом, почему в прозекторской сразу два тела под простынями, и чего это санитар, притащивший студентов сюда, спешно покидает помещение, как-то слишком гадко улыбаясь? И, кстати, где еще два таких же больших по габаритам, но совершенно идентично тугодумных товарища?

Шут, чующий неприятности за версту, плюс воспитавший паранойю и интуицию за месяц на курсах и в клубе, предусмотрительно отошел подальше, замерев у дальней стены, покрытой светлым кафелем.

– Что-то Евгении сегодня не видно, – озадаченно произнес Лаврентий Евгеньевич. – Я же с ней по телефону заранее договорился… Ну, да ладно. Подождем пять минут и, если что, начнем без нее. Что надо, я вам могу сам объяснить и рассказать.

Ага. Пацаны щас итак при виде двух жмуров в одеялках по соседству инфаркт от страха заработают и инурез на нервной почве, а он им в этой обстановке язву-патологоанатома дождаться предлагает!

Добрый дядя… ну прям слов нет!

Ну, что делать, ждать, так ждать.

Шут привалился к стенке, разглядывая помещения прозектория, машинально отмечая в некоторых местах следы крови, которых, в принципе быть не могло, отсутствие учебных плакатов и следы какой-то былой активности… А когда на дальнем столе вдруг зашевелилась простыня, удивленно выгнул брови.

О, как, млять. Дождались!

С диким, могильным воем на столе внезапно сел огромный жмур.

Милый мальчик Владичек взвизгнул от страха и, естественно, покойничек повернулся в его сторону. Медленно так, показательно, неспешно стягивая ткань со своей бледной рожи. Широкой рожи, покрытой яркими трупными пятнами, и залитой кровью бычьей шеи, на которой красовался шикарнейший разрез. Короткие волосы, потемневшие от кровушки, стояли дыбом, в перекошенном рту торчали острые длинные клыки, а распахнутые глазищи были абсолютно белыми, без малейших признаков зрачка и радужки.

Народ стал активно пятиться назад, а Шут, изобразив фейспалм, наоборот, подошел поближе.

Новоявленный оживший жмурик, бледный до синевы, скинул босые ноги в рваных штанах на пол. Звучно шлепнула по кафельному полу заполненная бирка… Нервный Владик ушел в обморок первым.

Издав странный булькающий звук, трупешник встал, оскалившись в кровожадной, жутковатой улыбке, явив взору скальпель, торчавший то ли из груди, то ли откуда-то из района подмышки… Из-под драной, окровавленной рубашки вывалилось что-то похожее на кишки.

С трудом наклонив голову, мертвец озадаченно оглядел шлепнувшуюся на пол связку «колбасок» в крови и хрен пойми в чем еще, и перевел грустный взгляд на замерших и побледневших охранников во главе с трясущимся преподавателем. А затем, кивнув каким-то своим мыслям, оскалился в улыбке и шагнул вперед, вытягивая покрытые грязью и сажей руки…

Два молодца с истошными криками унеслись куда подальше, едва не вынеся крепкие, в общем-то, даже на первый взгляд двери.

– Ы? – обиженно молвил обломившийся на две жертвы покойничек.