Александр II, далеко не глупый царь, интуитивно чувствовавший назревающий кризис, понимавший важность смягчения противоречий именно эволюционным путем, ради сохранения монархии и основных государственных устоев, заявил перед собранием дворян и уездных предводителей: “Я убеждён, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что и Вы одного мнения со мной; следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу”. И позже, уже 28 января 1861 года, выступая в Государственном совете с речью, он потребовал от Государственного совета закончить дело об освобождении крестьян в первой половине февраля текущего года, чтобы оно было объявлено до начала полевых работ. Император решительно заявил: “Повторяю, и это моя непременная воля, чтоб дело это теперь же было кончено…Всякое дальнейшее промедление может быть пагубно для государства”.

Для тех же, кто стремится в этом показать Александра II этаким защитником крестьянства, не лишне будет указать, что, выступая на заседании Государственного совета при обсуждении проекта реформы, император подчеркнул, что “все, что можно было сделать для защиты интересов дворянства, было сделано”. То есть, в первую очередь, реформа была нацелена не столько на устранение накопившихся противоречий, сколько на максимальное сохранение существовавших привилегий дворянства, и даже на их усиление. А ведь реформа могла бы пройти по более мягкому сценарию, например, как предлагал П.Д. Киселёв, отвечавший за управление государственным имуществом в правительстве Николая I. Согласно его плану крестьяне могли получить личную свободу путем принудительного выкупа заложенных имений — с уплатой помещикам лишь небольшой разницы между стоимостью имения и накопленной недоимкой по просроченной ссуде. В результате такого выкупа большинство имений перешло бы к государству, а крепостные крестьяне перешли бы в разряд государственных, получив личную свободу. Вот только помещик, не мог позволить себе потерять хотя бы копеечку дохода, и потому реформа, проведенная по схеме царя, по своей сути, дав крестьянам свободу, заложила в обществе часовую бомбу, которая рванула уже в следующем, ХХ веке, поскольку сам механизм реформы не просто дал свободу, он при важном по сути освобождении крестьян от крепостничества, усилил расслоение общества как по имущественному, так и по сословному признаку. Один из историков писал, что крестьяне формально стали свободными, но в их положении ничего не изменилось, наоборот, даже ухудшилось: в частности, пороть крестьян помещики стали ещё больше. Да и как можно было считаться свободным, и в то же время ходить на барщину, отрабатывая в год 40 мужских и 30 женских дней из расчета на каждого человека?

Да, история могла пойти по другому пути, но любой российский самодержец всегда преследовал сохранение неограниченной власти. Так и Александр II. Человек весьма разносторонне образованный, с широким кругозором, он умел вникать в суть трудных государственных вопросов, выбирать сотрудников и выслушивать их мнение. Но всегда при этом исходил из твердо усвоенных представлений о незыблемости самодержавной власти. Александр II говорил: ‘‘Прежде всего я желаю, чтобы Правительственная власть была властью и не допускала никаких послаблений, и чтобы всякий исполнял свято лежащую на нем обязанность. Вторая же обязанность: стремиться к постепенному исправлению тех недостатков в нашей администрации, которые все чувствуют, но при этом не касаясь коренных основ Монархического и Самодержавного правительства.’’

Потому можно смело утверждать, что, не смотря на прогрессивность отмены крепостного права, царизм сделал все возможное, чтобы дворянство, а не крестьянство, в самой полной мере смогло воспользоваться ее результатами. Россия, и ранее не хваставшая высокой урожайностью, теперь тем более не могла повысить культуру земледелия. выселение крестьян на ‘‘песочек’’ еще более усилило угрозу голодных годов.

Для любителей самодержавия, специально приведу такой факт. Вопреки целям, декларированным крестьянской реформой 1861 года, урожайность в сельском хозяйстве страны не увеличивалась вплоть до 1880-х годов, ситуация в этой важнейшей отрасли экономики России лишь ухудшалась. В царствование Александра II периодически начинался голод, которого в России не было со времен Екатерины II, и который принимал характер настоящего бедствия (например, массовый голод в Поволжье в 1873 г.). В 1842 году правительством было констатировано, что неурожаи повторяются через каждые 6-7 лет, продолжаясь по два года кряду. За вторую половину XIX столетия особою жестокостью отличались голода, порождённые неурожаями 1873, 1880 и 1883 года. В 1891-1892 году голодом были постигнуты 16 губерний Европейской России и губерния Тобольская) с населением в 35 миллионов; особенно тогда пострадали Воронежская, Нижегородская, Казанская, Самарская, Тамбовская губернии. В Поволжье от катастрофического голода пострадали восточные области чернозёмной зоны - 20 губерний с 40-миллионным крестьянским населением. В менее обширном районе, но не с меньшей интенсивностью бедствия голод повторился и в 1892-1893 годах. В докладе Александру Третьему в 1892 писалось: ‘‘Только от недорода потери составили до двух миллионов православных душ’’. (О том же свидетельствуют материалы газет тех лет и письма графа Льва Николаевича Толстого. По данным либерально настроенных историков — погибло не более 500 тыс. человек). Учет велся по церковным приходам, поэтому говорится о православных. А вот не православные души не учитывались. Поволжье, Кавказ, Средняя Азия - сколько там от голода мусульман и последователей иных конфессий - неизвестно и поныне. А вот уже из доклада Николаю Второму в 1901 году: ‘‘В зиму 1900-1901 гг. голодало 42 миллиона человек, умерло же их них 2 миллиона 813 тыс. православных душ’’. Для подавления крестьянских волнений в связи с этим голодом только в Полтавской и Харьковской губерниях было использовано 200 тысяч регулярных войск, т.е. 1/5 всей русской армии тех лет, и это — не считая тысяч жандармов, казаков, урядников и т.п. (по свидетельству генерал-адъютанта Куропаткина). Из доклада уже Столыпина в 1911 году: ‘‘Голодало 32 миллиона, потери 1 млн. 613 тыс. человек.’’

И после этого вы, господа либерасты, еще смеете бубнить о сталинском голодоморе. Негодяи, стонущие над трупом империи, где за правление Николая II почти каждый второй год был голодным, тыкают нам в глаза так называемым ‘‘голодомором‘‘. А сами прекрасно знают, что за период Советской власти голод был всего два раза. Причем, для его ликвидации принимались самые спешные меры. И не вина Советского правительства, что люди все равно погибали от голода. Но количество жертв было неизмеримо меньше, чем в правление ваших любимых Романовых. Но разве это довод для беснующихся антикоммунистов?

Голодные годы и малая эффективность сельского хозяйства способствовали тому, что цели реформ, поставленные царизмом, не достигались. Буржуазное право крайне медленно проникало в пореформенную деревню, старое общества, основанное на общинном сознании не сдавалось. Сотни лет общинных отношений, встретившиеся с новыми, частнокапиталистическими отношениями, медленно, но не уклонно, стали обостряться. Отмена крепостного права, обезземелившая крестьян, но сохранившая поземельную общину, лишь обострила социальное напряжение. Процесс расслоения по имущественному и земельному неравенству привел к образованию новых групп на селе: кулаков, середняков и бедноты. К концу века это расслоение и обострение привело к таким глубоким антагонизмам, что разрешить их стало возможным только революционным путем.

А вот в Западной Европе сельское хозяйство переживало аграрную революцию. Из феодального, основанного на обмене натуральным продуктом, оно превратилось в предпринимательское, где стали господствовать товарно-денежные отношения. Свободная рабочая сила, большое количество промышленных предприятий. развитая банковская система и буржуазное законодательство привели к возникновению фермерских хозяйств, работавших на рынок и использовавших наемный труд. Совершенствовалась и создавалась новая сельскохозяйственная техника. Почва лучше обрабатывалась и удобрялась, урожайность зерновых культур значительно повысилась и достигала 14—20 центнеров с гектара, а в Дании в 1913 году - даже 29 центнеров. Все это имело неоспоримы преимущества над сельским хозяйством России. А ведь следует учитывать и то, что в Западной Европе доля сельского хозяйства сокращалась, но при этом производительность труда и урожайность позволяли успешно решать проблему голода.

Таким образом, царизм, как монархическая форма правления без предоставления гражданских свобод и развития буржуазных отношений, начал проигрывать. Не следует забывать и того, что в послереформенный период часть убежденных консерваторов, такие, как например, обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, издатель ‘‘Московских ведомостей’’ М. Н. Катков и министр внутренних дел Д. А. Толстой, определяли внутренний идеологический курс правительства и царствования Александра III. Не состоя в оппозиции монархии, они рассчитывали, тем не менее, нейтрализовать воздействие любых, даже самых незначительных реформ на русскую жизнь путем контрреформ. Для этого правительство создало новый тип управления в лице земских начальников, которые назначались министром внутренних дел исключительно из числа местных потомственных дворян — помещиков. Крестьянство попадало в их полную и безоговорочную власть. Как пишет Д.Ю. Лысков в “Сумерках Российской империи”: “Следя за соблюдением порядка, сбором податей и прочим, земские начальники широко пользовались предоставленным им правом штрафовать крестьян, сажать под арест и подвергать телесным наказаниям. В результате земской контрреформы, имущественный ценз для землевладельческой курии понизился вдвое, а для городской значительно повысился. После этого преобладание землевладельцев в земствах стало еще значительней. Крестьянская же избирательная курия вообще потеряла право самостоятельного выбора: окончательное решение по ее кандидатурам принимал губернатор. Таким образом, самодержавная власть пыталась максимально укрепить позиции дворян-помещиков в местном управлении. Кроме того, правительство оказывало поместному дворянству еще и финансовую поддержку: в 1885 г. был учрежден Дворянский банк, дававший ссуды на льготных условиях под залог поместий. В первый же год своей деятельности банк ссудил помещикам почти 70 млн рублей. Денежные вливания тормозили процесс оскудения поместного дворянства, но остановить его не могли.