Однако реформаторы также не успокаиваются. Локомотивом латиноамериканских преобразований продолжает оставаться Аргентина, где в марте 2016 г. вступила в силу новая уголовно-процессуальная кодификация с несколько помпезным названием УПК Нации, заменившая не так давно принятые прежние аргентинские УПК, с которых, строго говоря, и начались бурные уголовно-процессуальные события в этой части света. Впрочем, ничего нового аргентинский УПК Нации не принес, продолжая путь по переформатированию уголовного процесса этой страны в англосаксонском духе, разве что еще более радикально. Да и вряд ли от него можно было ждать что-то новое, учитывая, что его разрабатывали те же самые специалисты, которые ранее продвигали принятие федерального УПК 1991 г. и УПК Буэнос-Айреса 1997 г. (профессора Х. Майер, Р. Заффарони и др.). Ясно, что уголовно-процессуальная система строится в такой ситуации вокруг принципа состязательности и суда присяжных. Ясно также, что реальность оказывается сложнее, чем кажется реформаторам, в силу чего всего 100 дел, рассмотренных с участием присяжных заседателей во всей провинции Буэнос-Айрес за период с марта 2015 г. по конец 2016 г. (т.е. почти за два года) приходится выдавать за колоссальный успех. Однако нет никаких оснований полагать, что аргентинские реформы уголовного процесса остановятся даже с принятием УПК Нации. Так, в начале 2017 г. в аргентинский Парламент уже внесен отдельный Закон о национальном суде присяжных. Закон предполагает самую радикальную систему суда присяжных в мире: коллегия из 12 присяжных, построенная на принципах гендерного равенства (6 мужчин и 6 женщин); требование единогласия как при осуждении, так и при оправдании; проведение нового судебного разбирательства при отсутствии единогласия, и др. Много ли уголовных дел удастся рассмотреть при такой модели (даже по сравнению с нынешними 100 делами за два года), пока остается загадкой.

Прежде всего следует различать уголовный процесс в мусульманских странах, т.е. странах, где основная часть населения исповедует ислам, и мусульманский уголовный процесс, т.е. особую уголовно-процессуальную систему религиозного происхождения, основанную на нормах шариата. В этом смысле далеко не во всех мусульманских странах при рассмотрении всех или хотя бы части уголовных дел применяется мусульманский уголовный процесс. По данному признаку можно схематично разделить мусульманские страны на три группы 235 .

Во-первых , существуют мусульманские страны, где уголовный процесс является полностью светским, т.е. нормы мусульманского права принципиально не применяются при рассмотрении уголовных дел. В этих странах религия отделена от государства, следовательно, она отделена и от уголовно-процессуальной деятельности, неизбежно связанной с выполнением государственных функций. В качестве примеров таких стран можно назвать Албанию и Турцию. Их уголовно-процессуальные системы следует анализировать в том же ключе, что и уголовно-процессуальные системы немусульманских стран. Скажем, УПК Албании 1999 г. является достаточно типичным постсоциалистическим европейским кодексом, который сделан по западным лекалам при активном участии международных экспертов и в котором нельзя найти даже намека на какие-либо положения мусульманского права.

Во-вторых , значительная часть мусульманских стран (быть может, даже большинство), с одной стороны, официально провозглашает мусульманский характер своих правовых систем, не отделяя религию от государства 236 , но, с другой стороны, принимает в сфере уголовного судопроизводства кодифицированные акты (УПК), основанные на универсальной уголовно-процессуальной идеологии и технике, не имеющей мусульманской специфики. Возникает своего рода дуализм, или двухвекторность, правового развития, когда право одновременно развивается под влиянием как мусульманских положений шариата, так и вполне европейских по своему происхождению конструкций. При этом такой «дуализм» не является формальным, один элемент здесь сложно отделить от другого, поскольку, как отмечают, например, марокканские правоведы применительно к своей стране, «в отличие от европейских законодательств в Марокко право, мораль и религия обычно составляют единое целое, когда нормы позитивного (установленного государством) права глубоко проникнуты религиозными понятиями, а иногда даже просто ограничиваются тем, что воспроизводят положения шариата» 237 . Как правило, речь идет о мусульманских государствах, в свое время находившихся в колониальной зависимости от ведущих европейских стран, что и объясняет их приверженность не только мусульманским, но и европейским правовым институтам, сохраненным и развиваемым после обретения независимости.

При этом в рассматриваемой категории стран уголовное судопроизводство не является той правовой сферой, где влияние мусульманского права наиболее заметно. Как отмечается в литературе, «традиционное мусульманское право по-прежнему составляет фундаментальный источник нашего позитивного права, главным образом, в сфере учения о статусе лиц, семейного и наследственного права, а также некоторых положений о недвижимом имуществе» 238 . Как видно, в этом перечне нет ни уголовного, ни уголовно-процессуального права. Поэтому о «дуализме» и «двухвекторности» следует говорить все-таки прежде всего на общем уровне или применительно в большей мере к гражданскому праву. В уголовном процессе они, строго говоря, не наблюдаются или наблюдаются в незначительной степени. Здесь по-прежнему доминируют европейские традиции, что характерно не только для тех стран, где действуют относительно «старые» УПК, принятые сразу после обретения независимости, но и для тех, кто не так давно заменил их на новые кодификации.

Так, действующий до сих пор УПК Алжира 1966 г. воспроизводит французскую модель уголовного процесса без каких-либо серьезных модификаций. Алжирский уголовный процесс знает и следственного судью (орган предварительного следствия первой инстанции), и обвинительную камеру 239 (орган предварительного следствия второй инстанции, рассматривающий жалобы на решения следственного судьи), и принцип установления материальной истины (ст. 68), и классические апелляцию с кассацией, и многие другие французские по происхождению институты. Единственное более или менее серьезное отличие – состав суда по наиболее опасным преступлениям. В отличие от Франции, где подавляющее большинство членов такого суда представлено непрофессионалами, в Алжире он состоит из трех профессиональных судей и двух присяжных заседателей (непрофессионалов), решающих все вопросы совместно путем тайного голосования. Это, конечно, не суд присяжных, хотя отбор двух заседателей происходит при участии сторон, имеющих право на немотивированные отводы. Однако в остальном Алжир остается верен французским уголовно-процессуальным традициям. Даже его новейшее развитие корреспондирует соответствующему развитию Франции. Скажем, после введения во Франции уголовной ответственности юридических лиц в УПК Алжира также появился раздел об особенностях уголовного судопроизводства в отношении юридических лиц, введенный Законом от 10 ноября 2004 г.

Марокко начало работы по замене своего УПК 1959 г. еще несколько десятилетий назад, когда был принят Закон от 28 сентября 1974 г. о введении «временных мер» вплоть до принятия нового УПК. Разработка Кодекса заняла много времени, причем решающую роль в окончании реформы сыграл Консультативный комитет по правам человека – независимый национальный орган, созданный еще в 1990 г. королем Хасаном II и призванный обеспечивать в стране имплементацию современных ценностей. Новый УПК Марокко был принят 3 октября 2002 г. Однако это не привело к смене модели уголовного процесса. Она по-прежнему остается французской с легко узнаваемыми институтами гражданского иска в уголовном деле, предварительного следствия, следственного судьи, активного суда, апелляции, кассации и др. Иными словами, новый марокканский уголовный процесс придерживается континентальной модели в ее французском варианте. То же самое можно сказать и о Ливане, где первый УПК 1948 г. был заменен не так давно новым УПК, принятым 2 августа 2001 г. Но и здесь реформа не привела к отказу от континентальных ценностей. Ливан по-прежнему остается привержен всем тем классическим французским институтам, которые были упомянуты выше применительно к Алжиру или Марокко.

Несколько более сложную эволюцию проделал уголовный процесс Египта – страны, которая также входит в рассматриваемую здесь группу мусульманских государств. В этой стране, испытавшей в свое время сложное колониальное влияние как Франции, так и Великобритании, до сих действует УПК 1950 г., также разработанный по французской модели. Достаточно сказать, что высший судебный орган Египта именуется, как и во Франции, Кассационным судом. Однако в результате многолетней эволюции уголовный процесс Египта, исторически всегда испытывавший заметное влияние англосаксонской системы, несколько отошел от французских традиций на практике, хотя формально остается верен букве УПК 1950 г. Так, Кодекс до сих пор предусматривает институт следственных судей. Но реально предварительное расследование проводится исключительно прокуратурой, под надзором которой действует «судебная полиция» (французский термин). Прокурор вправе передать по своему усмотрению материалы следственному судье для производства полноценного предварительного следствия, однако на практике не делает этого никогда, т.е. институт следственных судей, по отзывам египетских процессуалистов, сохраняется лишь номинально 240 . Более активно, чем во многих других мусульманских странах, развиваются в Египте и разнообразные согласительные процедуры между обвиняемым и потерпевшим, а также «сделки» между государственным обвинением и защитой (Закон 1998 г. о дополнении УПК), хотя данные процедуры допускаются только по делам о наименее опасных преступлениях. В то же время по всем уголовным делам, в том числе о наиболее опасных преступлениях, сегодня в Египте применяются сокращенные варианты судебного следствия без допроса свидетелей в случае признания обвиняемым своей вины. Нельзя сказать, что египетский уголовный процесс полностью отошел от французской модели – его инфраструктура остается в основном континентальной, но нельзя не обратить внимание на очевидное американское влияние, которое он испытывает. Кроме того, очень важной особенностью египетского уголовного процесса последних десятилетий было параллельное существование чрезвычайных уголовно-процессуальных норм, применяемых на основании Закона о чрезвычайном положении. Данное положение фактически не отменялось со времени убийства президента Садата в 1981 г. и вплоть до событий «арабской весны» 2011 г. (свержение президента Мубарака). Оно лишь то усиливалось, то ослаблялось. В условиях перманентного чрезвычайного положения президент получил право принимать акты, допускающие ограничения прав личности в обход гарантий, установленных УПК, создать двухуровневые суды государственной безопасности, определить их исключительную подсудность и т.п. Иначе говоря, анализ одних только положений УПК 1950 г. недостаточен для понимания общей картины развития современного уголовного процесса Египта. На этом примере мы сталкиваемся с не столь уж редкой для мусульманских стран рассматриваемой группы ситуацией, когда отход от положений, предусмотренных официальными УПК, разработанными по западным образцам, происходит отнюдь не в силу применения мусульманского права (норм шариата), а по причине использования по сугубо политическим мотивам разного рода чрезвычайных уголовно-процессуальных норм и практик, не имеющих никакого отношения ни к шариату, ни к европейским кодексам.