Все рассмотренные первые мусульманские сооружения Анатолии, – и арабская мечеть Харрана (которую безусловно правомерно рассматривать как памятник сирийский), и три постройки, относящиеся к правлению Великих Сельджуков, – демонстрируют генетическую связь с большими арабскими мечетями, в первую очередь, – с сирийскими прототипами эпохи Омейядов, и отражают приверженность к членению молитвенного зала поперечными нефами. Однако если первый сельджукский памятник на территории Турции – Улу-джами Диярбакыра – может рассматриваться как провинциальная реплика великой мечети Дамаска и расцениваться как архитектурное выражение идеи преемственности власти Халифата, то две постройки первой трети XII в. – Улу-джами Битлиса и Сиирта, – видимых аналогий в предшествующей и современной им арабской архитектуре не находят. Отдаленные параллели их сводчатым перекрытиям можно обнаружить в сельджукских мечетях Ирана, однако рассмотренные сооружения явно уступают по размеру и сложности планов, например, кирпичным мечетям Заваре и Наина. [102]

Вполне возможно, что обращение к каменным сводам поперечных нефов в мечетях Восточной Анатолии объясняется имевшимся здесь опытом возведения христианских церквей, привлеченным для архитектурного заказа иной религии, иного типа сооружений и решения иных пространственных задач.

В то же время нельзя не отметить, что, в отличие от дворовых арабских и айванных иранских мечетей, в памятниках Анатолии явно уменьшается значение двора, – вернее, внутренний двор останется неотъемлемым элементом анатолийских медресе, заимствовавших айванную планировку, но постепенно перестает быть необходимой частью мечети. Если в Диярбакыре еще сохраняется окруженный зданиями большой двор-сахн, воспроизводящий в уменьшенном масштабе пропорции дамасского прототипа, то в Битлисе двор перед молитвенным залом получен не с помощью архитектурных форм, а за счет понижения рельефа, а мечеть Сиирта, судя по расположению минарета, вообще обходилась без выделенного двора.

Климатические условия Анатолии предопределили приоритет закрытого со всех сторон, изолированного молитвенного зала, к которому, собственно, в последующие столетия и будут зачастую сводиться небольшие турецкие мечети, породив различие между понятиями месджит и джами. [103] В целом ряде больших мечетей сельджукских княжеств XII–XIII вв. роль двора мечети будет играть открытая внутренняя ячейка, иногда позже перекрываемая световым барабаном; но эти памятники станут предметом следующего очерка.

Пока же отмечу, что уже в первые десятилетия сельджукских завоеваний Анатолии возводимые здесь пока немногочисленные мечети становятся не только необходимыми для мусульманского населения культовыми сооружениями, но и инструментом политической пропаганды и объектами архитектурных поисков. Ареал этих объектов примыкает к границам Северной Сирии, зодчество которой именно в рассматриваемый период (до середины XII в.) оценивается как наиболее интрузивная фаза средневековой мусульманской архитектуры, [104] т. е. эпоха осознания классического наследия и взаимопроникновения традиций, в т. ч. христианских. Правда, если Я. Таббаа объяснял эту особенность сирийского материала относительной изоляцией данной территории и как следствие – вынужденным консерватизмом и «томлением в собственном соку» в противовес активному поиску новаций в персидском зодчестве, [105] то применительно к анатолийской архитектуре приходится говорить скорее о сознательном выборе ориентиров в рамках политической риторики Великих Сельджуков, направленной на утверждение легитимности своей власти в северо-западных областях Халифата и тем более на вновь присоединенных территориях Восточной Анатолии. [106]

При этом архитекторы анатолийских памятников не только быстро осваивают работу с непривычным для иранцев, но традиционным для зодчества Анатолии камнем, но и оказываются способны на радикальные самостоятельные (учитывая, как говорилось выше, отсутствие какой-либо «сельджукской традиции») решения, создав новый тип культового сооружения, соответствующий климатическим условиям данной территории, – зальную мечеть, легко обходящуюся без двора, но превращающую затененную зуллу в закрытый молитвенный зал.

В этих условиях мечеть перестает быть лишь местом, выделенной территорией для молитвы, – каковыми являлись, например, не имевшие стен первые мечети Ирака, рассматриваемые как предтечи арабского типа гипостильных дворовых мечетей, [107] временные мечети-намазго или даже айванные мечети Ирана, и становится закрытым помещением, пока что, – в полном соответствии с исламским представлением о ритуальном пространстве, – архитектурно децентрализованным, но более соответствующим метафизическому представлению о Доме и/или Храме. Этот шаг позволяет мечети перестать быть «стабильной горизонтальной структурой» [108] и развиваться уже как архитектурный объем, не только по горизонтали, но и по вертикали, предопределяя усложненную объемность османских культовых зданий и их превращение в пространственные доминанты городов. Создание нового типа зальной мечети, дополнившего уже существовавшие арабский дворовый и иранский айванный типы, должно расцениваться как принципиальный турецкий вклад в архитектуру ислама, и вклад этот был предопределен уже в первые десятилетия исламизации и тюркизации Анатолии.

Дом Великих Сельджуков формально просуществовал до 1194 г., однако распад Сельджукской империи начался уже в конце XI в., после смерти Малик-шаха, наследники которого вступили в ожесточенную борьбу. [109] Ход этой междоусобицы, основной ареной которой стали Хорасан и Сирия, равно как и борьба с исмаилитами и походы султана Санджара против каракитаев и огузов, нас интересовать не будут, – достаточно сказать, что области Анатолии, оказавшиеся далеко от династических интересов Великих Сельджуков, перешли под контроль местных тюркских династий, формально сохранявших вассалитет по отношению к аббасидскому Халифату, но проводивших собственную политику и попеременно усиливавшихся в перманентной борьбе и временных союзах друг с другом, Византией, Зенгидами и крестоносцами.