– Пошли, - мотнул головой он.
– Все объяснения на месте. И старайся не шуметь.

Пригнувшись так, что подбородок едва не касался коленей, мы поспешили уже хорошо знакомой дорогой. К самому краю обрыва, где вчера я провел большую часть времени, наблюдая за долиной. Там собрались уже все. И все они старательно всматривались вдаль. Проследив за их взглядами, мне удалось понять, что пристального внимания удостоилась одна из скал, которых в долине хватало. Не самая высокая и крутая, она расположилась чуть наособицу. Ближе к ведущему на Вокзал проходу, чем к нам, пусть и не намного. Но что с ней не так?

– Гвайзел!
– потрясенно прошептал я некоторое время спустя.

Часть соседней скалы тоже поросла кустарником, хотя и не настолько, как наша. Но даже если бы она полностью была голой, гвайзелу не стоило бы большого труда на ней спрятаться, настолько его окрас подходил к цвету камней. Ему вообще не составляет труда раствориться где угодно: в зелени леса, на камнях, на выгоревшей от солнца траве... Природа дала ему шкуру такой расцветки, что любой камуфляж - цифровой, растительный, да какой угодно! проигрывал ей с разгромным сухим счетом. Ну разве что на снегу он был бы заметен издалека, но где тут его возьмешь, снег? Хищник лежал неподвижно, и лишь его голый, чем-то похожий на крысиный хвост, мелко подрагивал. А может, такое впечатление создавал раскаленный, не смотря на раннее утро воздух.

– Ты внимательней смотри!
– и я мог поклясться, что голос Гудрона едва заметно, совсем чуть-чуть, но дрогнул. И было отчего.

– Так там их два?!
– разглядел я вверх по склону, где кусты росли чаще, еще одного.

– Три, Игорь, три!
– сказал Слава.

Никогда бы не подумал, что всего несколькими короткими словами можно выразить столько эмоций сразу. И тщательно скрываемый страх, и какую-то обреченность, и беспомощность, и надежду, что все обойдется, и растерянность, и что-то еще.

– Может, с другой стороны есть еще?
– севшим голосом предположил Гриша.
– И мы их просто не видим?

– С противоположной уклон вообще отрицательный, - не согласился с ним Янис.
– Не везде, но подняться там сложно даже гвайзелу.

– А что, они и по скалам умеют лазать?
– ни к кому конкретно не обращаясь, спросил я.

– Умеют, Теоретик, еще как умеют!
– ответил Гриша.
– Да так умеют, что не дуй ветерок прямо на нас, эти твари давно уже к нам в гости пожаловали! Наше счастье, что нас еще не учуяли.

После его слов скала, на которой мы находились, перестала казаться мне надежным убежищем. Я даже невольно оглянулся назад: вдруг есть и еще один, и он успел незаметно к нам подобраться? Чтобы наткнуться на понимающий взгляд Яниса.

– После полудня направление ветра обычно меняется, - сказал Гудрон.
– Одна надежда, что до этого времени они сделают свое дело и уберутся.

– Какое еще дело?

– То самое. Ты что думаешь, они на скалу залезли, чтобы на солнышке погреться? Явно они на людей охотятся! На тех, кто охотится на нас. Вот было бы замечательно, если бы они их сожрали, и ушли отсюда, не заметив нас!

– А если они на Вокзал отправятся?

– Не должны. Вокзал - это оазис. А если все же туда пойдут, людей там много, отобьются. Понятно, что жертвы будут, не без этого. Главное, чтобы ими не стали мы. Тут ведь еще вопрос интересный: как гвайзелы умудрились здесь оказаться? Оба входа в долину контролируются. Есть и еще какой-то?

– А не сами ли мы их сюда привели?
– до этого Грек все время молчал.

– Считаешь?!

– Предполагаю. И связано ли это сами знаете с чем? По нашим следам они сюда и пришли.

– Предположить можно все, что угодно, - не согласился с ним Гудрон.
– Мы по воде больше часа брели. Непременно след были должны сбить.

– Это мы так думаем, что были должны. Ладно, все это лирика. Главное, они здесь и нам нужно принять решение.

– А что тут решать?
– не давая Греку высказаться, перебил его Гриша.
– Просто ждем. И молимся, чтобы эти твари нас не унюхали.

– Сноуден, что-то я раньше не замечал твою набожность, - несмотря на всю серьезность ситуации, Гудрон и тут не стерпел.

– Станешь тут... набожным, - ответил тот.
– В падающем самолете атеистов нет.

– Не очень-то мы пока и падаем.

– Это только пока.

Я представил как меня, мертвого а, возможно, еще живого, жрут гвайзелы. Только не это! Погибнуть - другое дело. Но чтобы закопали. Хотя и там черви съедят. Но черви всех без исключения едят. И все равно не хочу, чтобы именно гвайзелы. Наверное, дело в том, что именно человек - вершина пищевой цепочки, и это ему положено жрать все, что только съедобно. А тут его самого сожрут как обычную овцу. Непорядок. Жаль, что гвайзелы этого не понимают. Пойти им и объяснить? Так, а если в конечном итоге всех сожрут черви, не они ли и являются вершиной той самой цепочки? Сложный вопрос, по-настоящему философский.