Шрифт:
Она сама целиком состоит из грязи.
Позор!
…склянка находится там, где и должна быть — под соломенным матрасом. Темное стекло. Плотное горлышко, залитое красным воском. Иоко пытается сковырнуть его, но воск твердый, и ногти ломаются… ногти такие хрупкие.
Она сама…
…ей жаль.
…ей так невыносимо жаль…
Горечь настоя обжигает рот. А голоса заходятся, уверяя, что все-то она сделала правильно, что… теперь не вернешься, но и к лучшему оно. Что было в этом мире, чтобы за него держаться?
Туман.
Боль отступает.
Матушка была даже милосердна, если…
…мысли путаются. С мыслями тяжело, но скоро их не станет. Тело легкое-легкое, что перо цапли… взмахни руками и взлетай. Но лучше останься здесь.
Уже недолго.
Иоко улыбается. Она почти счастлива… и даже женщина, которая выступает из стены, не пугает ее. Эта женщина укоризненно качает головой.
Она… красива?
Нет.
И не уродлива.
Страшна, однако этот страх иррационального свойства. Ее лицо бело и узко. Ее глаза желты, что луна в луже. Черные волосы свисают паклей. А когтистая рука холодна. Эта рука ложится на грудь, и когти пробивают ткань кимоно.
Они добираются до сердца. А губы прикасаются к губам. И последнее, что Иоко помнит, горькое дыхание мертвой незнакомки.
Глава 21
…очнулась я…
Я очнулась.
Счастье-то какое… присев, я зачерпнула горсть снега, которым отерла лицо. Вот ведь… память чужая… и рука болит. В том месте, где меня нищенка схватила. Я задрала рукав и почти не удивилась, обнаружив темное пятно.
Круглое.
С выпуклыми краями. Будь я дома, полетела бы к онкологу, а тут… приложила снега и постаралась отрешиться от зуда. Подумаешь, пятно… меня тут, можно сказать, до самоубийства довели. Нет, если бы кто рассказал, я бы решила, что девушка чересчур впечатлительна. Но я ведь помню.
Мы помним.
Голоса эти.
Глухое отчаяние. И убежденность, что, если умереть, всем станет лучше.
— Вам плохо? — этот голос заставил вздрогнуть.
Обернуться.
Поскользнуться, ведь первый снег коварен. Я бы упала, если бы не исиго, удержавший меня за руку.
— Аккуратней… что случилось.
— Неприятные воспоминания, — я провела языком по зубам. До сих пор ощущаю во рту сладковатый привкус отравы. — Случились…
— Бывает.
Он поклонился.
И я поклонилась, соблюдая хотя бы видимость приличий. А кошка, забравшись на кривую ветку дерева, провела когтями по коре. Выразительно так.
С гостя она не спускала взгляда.
Но и не шипела… хороший знак?
— Я пришел сказать, что с сегодняшнего дня назначен вашим наставником… правда, не ждите, что обучу многому. Женщинам сложнее…
…он принес веер.
И коробку сладостей, которую я отправила на кухню.
Выглядел колдун… уставшим? Определенно. Там, в его доме, в полумраке, я не заметила ни болезненного желтого оттенка его кожи, ни… запаха?
Я потянула носом.
Горький и… неприятный? Пугающий?
— Вы избавились от своей служанки? — невежливый вопрос, который ни одна из местных красавиц не осмелилась бы задать. Да и сомневаюсь, что кто-нибудь из них вообще решился бы заговорить с мужчиной.
— А кто тогда будет убираться в доме?
— Магия?
Он рассмеялся.
И перышек в волосах стало больше, появились синие и зеленые. Мальчик-птенчик…
— У вас превратное представление о силе… но… предлагаю начать.
…мы устроились на террасе.
На шкуре, которую принесла Шину, ибо сидеть на голых досках — неразумно. На гостя нашего она столь старательно не смотрела, что становилось понятно — уже успели обсудить.
— Господин…
— Ахарамо, — подсказал исиго.
— Ахарамо, — послушно повторила я, — останется у нас на обед. Надеюсь, что вы рады…
Глаз Шину дернулся. Надо полагать, от радости.
Когда она удалилась, колдун покачал головой.
— Мне нигде не будут рады, — заметил он. — Как и вам, когда узнают…
Я пожала плечами: какая разница? Моя светская жизнь и без того далека от идеала… мужеубийца, содержательница публичного дома? Побуду еще и колдуньей. Колдунов не только не любят, их еще и опасаются…
…пятно вновь зачесалось.
— Вы случайно не знаете, что это? — я протянула руку.
Красное.
И похоже на печать.
Исиго нахмурился и, наклонившись к самой коже, втянул запах.
— Откуда у вас?
Пришлось рассказать.
Не все, конечно… далеко не все… слишком много было всякого, чтобы… но мальчишка выслушал внимательно. Задумался, замерев с пальцами, упертыми в подбородок, и сидел так довольно долго.
Холод ему не мешал.
А вот мне, несмотря на толстую шкуру — что-то я такой в наших запасах не припомню — было неуютно. Мерзли ноги. И нос. И вообще…