– Мне самому идти не в радость. И перестань трусить. Марш одеваться. – Отец захлопнул папку и грозно посмотрел на меня: – Едем к магу.

Действительно, я боялся ехать. А вдруг этот хмурый старик заявит, что я превратился в мага и с этим ничего не поделаешь?

Переодевшись, я спустился вниз. Возле входной двери меня уже ждал отец. На лестнице послышались торопливые шаги.

– Куда ты его везешь? – испуганно выкрикнула мать.

– Мы прогуляемся и вернемся, – ответил отец.

Мама схватила меня за руку и попыталась утянуть за свою спину, словно хотела спрятать от отца:

– Я не верю тебе. Ты отвезешь его в инквизицию. Сдашь собственного сына!

– Не говори чушь! И отпусти Колю. Нам пора ехать.

– Как будто я тебя не знаю. Да ты ради карьеры на что только не шел. Что тебе сын.

– Меньше всего я хочу, чтобы о том, что с ним происходит, узнали на моей работе. Я собираюсь вернуть его в нормальное состояние.

– Мам, все в порядке, – пробормотал я.

Мать развернула меня лицом к себе и жалостливо поглядела на меня. Даже когда я тяжело болел свинкой в детстве, она так не смотрела. Наверное, даже если бы я умирал, взгляд её был бы не настолько наполнен страданием.

– Все будет хорошо, – прошептала она и отпустила мою руку.

Черный "Мерседес", на котором отец ездил на работу, остался стоять в гараже, отец взял серый "Фольксваген" мамы. Машинка оказалась ярой ненавистницей богачей, и я был вынужден всю дорогу слушать её коммунистические протесты: "Долой рабство. В прерию всех железных коней! Угнетатели пусть сами тащат свои туши по бездорожью".

Я поспешил включить радио, чтобы перебить скрипучий ехидный голос, который приступил к критике наших фигур и интеллекта.

Из города мы выехали на Приморское шоссе. Проехали несколько километров, отец сверился с картой и свернул на проселочную дорогу. Еще полчаса ехали по лужам, ямам и ухабам. Фары машины вспахивали темноту осеннего вечера. По бокам дороги темнели кусты, а за ними выглядывали крыши деревенских домов. На часах приборной доски высвечивалось восемь пятнадцать. Наконец мы выехали на окраину деревни и остановились возле покосившегося забора. За кустами шиповника и ветвистыми старыми деревьями виднелся деревянный дом.

Калитка была открыта, в окнах дома горел свет. То ли потому, что я разволновался, то ли почему еще, но все кустарники вдруг решили разом атаковать мои и так уже измученные уши. Я даже не старался разобрать слова в этом шуршании листвы и рванул быстрей вперед по дорожке, стремясь убежать от стрекотни подальше. И поднялся на веранду раньше отца. Из большого окна на веранду падал свет, и я заметил прислоненные к стене два веника. Вдруг они мне закричали радостно:

– Пришел играть, хвать, прыг, летать! Пришел глядеть, кыш, прочь, дурень!

– Что за сумасшествие? – прошептал я им. До этого все, кто бы ни говорил со мной, были вещами вполне адекватными.

Подошел отец и нажал дверной звонок. Через несколько минут дверь приоткрылась, мужской голос с ужасом воскликнул: «О боже!», и тот час же дверь захлопнулась.

– Тимофей Дмитриевич, не спешите собирать вещи, я не по долгу службы, – сказал отец.

С той стороны помедлили, а потом дверь отворилась.

Я узнал старика с фотографии. Он был щуплым, с седыми всклокоченными волосами, с небритым и хмурым лицом. Светло-карие глаза глядели на нас с вызовом и ненавистью.

– Нам нужна ваша помощь, – тихо, но внятно проговорил отец.

– Что? – Старик вытаращил удивленно глаза. – И это говорит магу Великий Инквизитор?

– Скорее человек, попавший в беду, другому человеку, – сказал отец, и я увидел, что он состроил дружелюбную улыбку.

– Человек? Вы? – Старик отрицательно покачал головой. – Выписывайте официальный документ и приходите со своими низколобыми идиотами в касках. Вы же это любите, сначала запугать, а потом разговаривать.

Старик захлопнул дверь.

– Надоумил же меня дьявол прийти сюда, – прошипел отец, сжимая и разжимая в ярости кулаки. – Волошин, впустите нас, или на вас точно обрушаться кары инквизиторские.

– Думаю, не зря вы говорите, что здесь вы не как Великий Инквизитор. А раз вы здесь инкогнито, то до свиданья, – раздалось из-за двери.

– Не злите меня, это опасно! – рявкнул отец.

Дверь открылась.

– Ну что вам? – Старик гневно запахнул махровый в желтую ромашку короткий халат, из-под которого виднелись тощие ноги.