Толстяк Мобрин ничуть не встревожился из-за речи Глааса – напротив, глумливо захихикал и произнес:

– Не в обиду вам сказано, господин Глаас, но вы не из тех людей, что делают верные выводы из своих неприятностей. Впрочем, в том повинны предрассудки, которым подвержены почти все люди. Поверьте, существа ночи действуют не одной лишь грубой силой и умеют считать, соотнося потери и выгоду. Ввязываться в драку, не попробовав перед тем договориться - верный путь к лишним жертвам. Вы хотите сберечь своих людей? Ну а я желаю сберечь своих… слуг. Смотрите, что за славные мальчики, - он поманил к себе одного из прислужников и, сладко прищурившись, потрепал того по золотистым волосам. – Разве он не чудо?.. Как у вас повернулся язык сказать, что вы готовы пролить кровь этих прекрасных созданий…

Ласки Мобрина выглядели отталкивающе, но меня передернуло вовсе не из-за этих сладострастных ужимок, напоминающих одновременно и обращение с любимым щенком, и что-то куда более гадкое. Запоздало я сообразила, что светловолосые юные слуги неуловимо похожи на Эйде, смерть которого мне довелось увидеть слишком близко. Толстяк, причмокивая и вздыхая, гладил волосы юноши, а затем, словно вспомнив о чем-то более важном, резко оттолкнул слугу в сторону и повернулся к Глаасу. Снова мне вспомнились ухватки псарей, у которых любовь к своим питомцам всегда соседствовала с жестокостью, позволяющей без лишних размышлений топить лишний приплод или полосовать плетью псов за непокорность.

– Я говорил, что мы не желаем лишней крови, сударь, - произнес господин Мобрин неожиданно жестким и сухим тоном. – Но когда речь идет о мести – лишней крови не бывает. Раз уж вы настаиваете, я ради шутки допущу, что вы можете сейчас убить меня, убить моих маленьких прекрасных слуг – хоть это и совершеннейшая неправда, поверьте. Но после этого вам не уйти далеко. Следующая ночь станет для вас последней, ведь после первой же смерти никто не будет далее сомневаться, стоит ли эта игра свеч. У этих мальчиков есть братья и сестры – о, это очень злопамятная семья, не стоит вам знакомиться с ней ближе! Вас захотят уничтожить – и уничтожат любой ценой, не сомневайтесь. Вы упрямы и не желаете подчиняться чужим указаниям – но готовы ли вы платить за упрямство жизнью? Если вы готовы погубить себя, защищая невесть что – ваше право, но решитесь ли вы обречь на смерть своих людей? Даже если вы не признаетесь им, в чем дело, а попросту призовете сейчас - грабьте! – все равно их последующая гибель останется на вашей совести. Если утаите, что я предлагал купить рабов, и поведете свой отряд в болота, где половина его сгинет в топи, а остальные подхватят лихорадку – опять вина будет вашей и только вашей.

Толстяк знал, о чем говорит – мастер Глаас и в самом деле прежде всего был главарем своей шайки; власть его прочие разбойники признали добровольно и подчинялись не из одного лишь слепого страха. Уважение нельзя заслужить одной лишь жестокостью да громкими криками. Старый главарь много лет берег своих людей от гнева королевских слуг и от нечисти Сольгерова поля, и хоть забота эта на первый взгляд мало походила на отцовскую – намеренно подвергать опасности свой отряд он не мог, пусть от злобы его глаза налились кровью.

– Ладно же, - процедил он, резко поднявшись со своего места, и едва не сбив меня с ног при этом. – Я понял, как вы ведете дела, сударь.

– Поверьте, я куда честнее многих! – протестующе всплеснул руками Мобрин, также встав из-за стола, пыхтя и утирая лоб. – Я дам хорошую цену за ваших рабов. Сколько вы надеялись выручить за них в Ликандрике? Сто золотых?

– Только одна награда за голову Ирну-северянина – пятьдесят крон, - хмуро отвечал Глаас, не утративший деловой хватки даже при столь невыгодных для себя обстоятельствах.

На лице толстяка отразилось замешательство, но, скорее всего, оно относилось не к ходу торга, а к названному имени, которое было, очевидно, ему незнакомо. Однако он тут же пожал покатыми пухлыми плечами и торопливо предложил полтораста крон за всех, тем самым сравняв нас с Харлем в цене с Ирну. Это было необычайно щедрым предложением, и Глаас недоверчиво ухмыльнулся, на мгновение позабыв о своем гневе.

– Готовьте деньги, сударь, - отрывисто произнес он. – Я передам вам товар из рук в руки, при свидетелях, чтобы мои люди знали, сколько я выручил за рабов и не болтали за моей спиной о каких-то тайных шашнях.

Объявив это, он резко повернулся и направился в сторону стоянки, где остальные уже доедали похлебку, кое-как сваренную Харлем. Я, чувствуя, как спину мне буравит злобный взгляд существа, скрывавшегося в шатре, едва переставляла ноги.

– Пошевеливайся, - прикрикнул на меня Глаас, казавшийся мне теперь враждебным и недобрым человеком, ничуть не похожим на дядюшку Абсалома. Но стоило мне поравняться с ним, как он, понизив голос, принялся быстро говорить, не поворачивая ко мне головы.

– Ты сама все слышала. Проклятый бес - или кто там засел в шкуре этого жирного ублюдка?..
– загнал меня в угол. Я не могу рисковать своими людьми, хотя охотно заколотил золото этой твари в глотку. Меня всегда предупреждали, что иметь дело с нелюдями нельзя, пусть даже я хожу по нечестной дорожке, которая нередко приводит к знакомству с темной силой... Даже если твари из преисподней щедро тебе платят - ты все равно не обрадуешься их деньгам, и ничем добрым эти сделки не оборачиваются. Боги до сего дня берегли меня от порчи, и я впервые сиживал за столом с нечистью. Но даже бесу из преисподней я не позволю вертеть собой, как ему вздумается. Напоследок я подложу ему свинью, не будь я Глаас из Янскерка. Слушай меня внимательно: я отдам тебе ключи от кандалов твоего одержимого дружка – освободи его. Пусть демоны грызут друг друга, а ты, Йелла, уходи, как только выдастся случай, и уводи с собой мальчишку. Зря вы связались с эдакой дрянью. Хотел бы я помочь вам - да не могу, и в том виноваты вы сами.

Я торопливо спрятала подсунутые мне ключи, хоть отчаяние подсказывало: старый разбойник, хоть и понимал больше прочих, однако все равно ошибался. Хорвек уже не был демоном, и кто бы не скрывался под личной Мобрина – противника этого нам не одолеть...

Как и предсказывал купец-самозванец, весть о том, что от пленников можно избавиться, да еще и со значительной выгодой, обрадовала остальных разбойников. По тому, как дружно они смеялись, потирали руки и поздравляли друг друга с внезапной прибылью, можно было судить, насколько силен был в них страх перед таинственным проклятием, приманившим оборотней. Только по лицу Глааса время от времени пробегала тень, остальные же, хоть и не могли не понимать, что сделка эта свершилась отнюдь не случайно, радовались от души: продать таких дрянных пленников, как мы, казалось им чрезвычайной удачей, пусть даже от покупателя за версту несло вонью преисподней.