Приемное отделение многопрофильного госпиталя Линчберга – второе по загруженности в Виргинии, и, как правило, в 9:30 утра по будням там самый разгар работы. Этот понедельник не был исключением. К счастью, хотя большую часть времени я работал в Шарлоттсвилле, в госпитале Линчберга за мной числилось немало операций, и я знал здесь всех и каждого.

Лаура Поттер, врач-реаниматолог, которую я хорошо знал и с которой мы тесно сотрудничали почти два года, приняла звонок из скорой о том, что пятидесятичетырехлетний мужчина в состоянии эпилепсии вот-вот прибудет в приемное отделение. По дороге ко входу в больницу она мысленно перечисляла возможные причины такого состояния пациента. Окажись я на ее месте, я бы шел точно по такому же списку: похмельный синдром, передозировка наркотиков, гипонатремия (слишком низкий уровень содержания натрия в крови), инсульт, метастазы или первичная опухоль в мозге, интрапаренхиматозное(внутримозговое) кровоизлияние, абсцесс мозга… и менингит.

Пока бригада скорой помощи везла меня в реанимацию, я бился в конвульсиях, периодически постанывая и непроизвольно дергая руками и ногами.

По тому, как я бредил и корчился, доктор Поттер сразу поняла, что с моим мозгом творится что-то неладное. Одна медсестра привезла каталку, другая взяла кровь, третья заменила пустую капельницу, которую врачи скорой поставили мне еще дома. Пока они возились со мной, я бился, как шестифутовая рыба, вытащенная из воды. Я издавал поток бессмысленных звуков и нечеловеческих воплей. Кроме самого приступа, Лауру обеспокоило то, что движения моего тела были несимметричны. Это могло означать, что мой мозг не просто находится под ударом, а необратимо разрушается прямо на глазах.

Чтобы иметь дело с пациентами в таком состоянии, нужна привычка, но Лаура за многие годы работы в реанимации навидалась всякого. И все же ей никогда не доводилось принимать коллег-врачей. Присмотревшись к корчащемуся, кричащему пациенту на каталке, она проговорила, обращаясь больше к самой себе: «Эбен». Затем повторила громче – уже врачам и медсестрам поблизости: «Это Эбен Александер».

Почти весь персонал, который мог ее слышать, собрался вокруг каталки. Холли, приехавшая вслед за скорой, протолкалась сквозь эту толпу, и Лаура обрушила на нее град вопросов о самых вероятных причинах моего состояния. Воздерживался ли я от алкоголя? Не принимал ли тяжелых галлюциногенных наркотиков? Затем она попыталась купировать приступ.

В последние месяцы Эбен IV усиленно тренировал меня для запланированного нами – отец с сыном – восхождения на гору Котопахи в Эквадоре, на которой он побывал в прошлом феврале. Благодаря этим тренировкам я стал гораздо крепче, так что ординаторам пришлось изрядно потрудиться, чтобы успокоить меня. Мне ввели пятнадцать миллиграмм диазепама внутривенно, но спустя пять минут я все еще продолжал бредить и пытался драться со всеми. Однако теперь, к облегчению доктора Поттер, сражались обе половины моего тела. Холли рассказала о сильнейшей головной боли, которая мучила меня перед приступом, и Лаура решила сделать поясничную пункцию – процедуру, во время которой из нижнего отдела позвоночника извлекают немного спинномозговой жидкости.

Спинномозговая жидкость – это прозрачная водянистая субстанция, которая омывает поверхность спинного и головного мозга, амортизируя внешнее воздействие. В день здоровое человеческое тело вырабатывает около полулитра этой жидкости. По ее прозрачности можно судить о наличии кровоизлияния или инфекции – менингита.

Это воспаление мягких оболочек, которые выстилают изнутри позвоночник и череп и находятся в прямом контакте со спинномозговой жидкостью. В четырех случаях из пяти болезнь бывает вызвана вирусом. Вирусный менингит может серьезно подорвать здоровье пациента, но смерть наступает лишь в 1 % случаев. Реже менингит вызывает бактерия, которая, будучи примитивнее вируса, может оказаться более опасным врагом. Случаи бактериального менингита неизбежно фатальны, если их не лечить. Но даже если лечение проводится быстро и правильными антибиотиками, вероятность смертельного исхода высока – от 15 до 40 %.

Одна из наиболее редких бактерий, вызывающих менингит у взрослых, – это древняя бактерия Escherichia coli, более известная как Е. coli. Никто точно не знает, когда она возникла, приблизительно ее возраст оценивается в три – четыре миллиарда лет. У нее нет ядра, и она размножается примитивным, но очень эффективным способом – неполовым делением (иными словами, она просто делится надвое). Представьте себе клетку, наполненную преимущественно ДНК, которая вбирает в себя питательные вещества (обычно из окружающих ее клеток, которые она атакует и переваривает) прямо через клеточную мембрану. А теперь представьте, что она может копировать несколько нитей ДНК одновременно и делиться надвое каждые двадцать минут или около того. Через час их будет восемь. Через двенадцать часов – шестьдесят девять миллиардов. Через пятнадцать часов – тридцать пять триллионов. Этот сумасшедший рост численности может замедлить только нехватка питательных веществ.

Кроме того, Е. coli очень «неразборчива в связях». Она может внедрять свои гены в другие бактерии с помощью процесса бактериальной конъюгации, что позволяет ее клеткам быстро приобретать устойчивость к новым антибиотикам, когда это необходимо. Благодаря этой способности, Е. coli дожила с тех времен, как возникла одноклеточная жизнь, до наших дней. Эта бактерия есть у всех нас – в основном в кишечнике. В обычных условиях она нам ничем не угрожает. Но когда мутировавшая Е. coli с такими нитями ДНК, которые делают ее особенно агрессивной, проникает в спинномозговую жидкость, эти примитивные клетки начинают неудержимо поглощать глюкозу и вообще все, до чего могут дотянуться, в том числе сам мозг.