Дождь закончился.

Погасив двигатель и выйдя из автомобиля, я долго стою в темноте, следя взглядом за бродившим вдалеке лучом маяка, так долго, что глаза начинают слезиться от напряжения.

Я знаю о смерти все. Мне уже приходилось бывать здесь, на этих пустынных берегах, куда тебя выбрасывает после того, как она прикоснулась к тебе.

Дом, который должен быть пустым, вспугнутый грабитель, возглас в темноте. Мужчина, засыпающий с сигаретой в зубах под жужжание ночного телеэфира. Поворот заснеженной дороги, слепящие огни встречки, свист тормозов и чувство невесомости. В смерти нет никакого собственного смысла, это всегда цепь трагических случайностей, еще один виток в ДНК хаоса.

Не то место, не то время. Или, наоборот, то самое место и то самое время. Все зависит от того, веришь ли ты в судьбу. Хотя так ли это? В любом случае вера ничего не меняет. Конец всегда одинаков, по крайней мере, для тех, кто уходит. Это мы, оставшиеся позади, размышляем о том, было или не было в наших силах остановить этот механизм, и без конца разбираем ту самую, последнюю минуту до взрыва, до самых косточек. Обсессивно, компульсивно и абсолютно безнадежно.

Я сажусь на краешек неприбранной гостиничной кровати и открываю ноутбук.

Часы в уголке экрана показывают три утра, в комнате промозгло и зябко, мое дыхание повисает в воздухе и оседает влажной пленкой на мутных оконных стеклах. Набросив на плечи тонкое гостиничное одеяло, я тщетно пытаюсь согреться, растирая ладони. Одеяло, похожее больше на толстый верблюжий плед, покалывает сквозь футболку, от него исходит запах, едва уловимый, но узнаваемый, – так пахнет средство для травли постельных клопов.

Мне сразу вспоминается наша кровать, купленная в мебельной комиссионке в Криклвуд, созвездие малиновых укусов, растянувшееся вдоль ее позвоночника. Меня они ни разу не тронули, Ида Линн смеялась, что у меня, наверное, слишком холодная кровь.

Я открываю ноутбук. История нашей переписки с Троном не такая уж и длинная, последние месяцы мы почти всегда общались голосом. Я прокручиваю чат вверх-вниз, тупо уставившись в экран: ссылки, мемы, песни.

Что я буду делать без него?

Трон был моим единственным поставщиком свежих сленговых словечек и шуток, которые потом можно пересказать ребятам в нашем закутке технарей.

В моей голове звучит его голос, смеющийся, хриплый, совсем не вязавшийся с этим голубоватым бескровным лицом с закатившимися глазами, выглянувшим на секунду из черного пакета на молнии, когда полисмены выносили его вниз по лестнице. Я прокручиваю в голове наш последний разговор.

Паранойя, сайт знакомств, голые знаменитости… Довольно типичный набор тем для парня из айти-отдела, если вдуматься. Но было что-то еще… что-то важное… Мне нужно вспомнить, сконцентрироваться. Можно пойти на пробежку, движение помогает думать, но я не могу даже помыслить о том, чтобы скинуть с себя одеяло.

Я откидываюсь на кровати и закрываю глаза, позволив мыслям бесцельно плескаться под моими опущенными веками, набегая и откатываясь назад, как волны.

Холод медленно отступает. В такие моменты ко мне часто приходит она, Ида Линн, но сегодня я зову не ее. Я позволяю себе провалиться чуть глубже в тишину и терпеливо жду. Внезапный резкий звук, как будто удар цимбал или взрыв, и вот оно, мое послание в бутылке, лежит на берегу, поблескивая в молочном сиянии луны. Я открываю глаза и сажусь на кровати.

На часах без четверти четыре утра, темнота за окном стала почти кромешной, но это только мне на руку. Я бесшумно выскальзываю через заднюю дверь, оставив машину на парковке, и шагаю по ночной деревне. В темных окнах то и дело дробится луч маяка, который будто указывает мне путь до самого дома Трона.

Если говорить честно, я ожидал увидеть там патрульную машину или полицейскую ленту, что-то, пусть даже символическое, но значимое, что могло бы помешать мне сделать то, что я задумал. Но дом темен и пуст. Уже знакомым жестом я втягиваю ладони в рукава и обхожу его по тропинке. Задняя дверь поддается с тихим скрипом – должно быть, копы оставили ее незапертой, потому что тут нечего больше красть. Я оставляю обувь на улице и переступаю через порог босиком, стараясь не дотрагиваться до разводов черной пыли на внутренней стороне стекла, там, где полицейские снимали отпечатки пальцев, которые потом будут сравнивать с моими.

Остановившись посреди комнаты, я жду несколько минут, позволяя глазам привыкнуть к мраку, а ступням – к замогильному холоду. Из окна над кухонной раковиной струится мягкий ночной свет. Я подхожу ближе и, подсвечивая фонариком в телефоне, оглядываюсь по сторонам.

Мой взгляд падает на дверь холодильника и то самое фото, которое я разглядывал, пока ждал своего допроса несколькими часами ранее. Не давая себе времени на раздумья, я вытаскиваю тонкую полоску фотобумаги из-под державшего ее магнита и сую в карман, потом возвращаюсь во мрак гостиной и продолжаю двигаться вперед. Вскоре из темноты материализуются перила, уходящие вверх под сорок пять градусов.

Первая ступенька издает пронзительный скрип, через окно в крыше площадку наверху на миг топит молочным сиянием маяка. Я замечаю грязную дорожку следов, черно-белые фотографии в рамках с видами деревни поверх обоев в крупный цветочек. В лунном свете нельзя различить цвета, но разумом я знаю, они темно-красные. Через секунду луч маяка возвращается, и я делаю еще один шаг наверх, потом еще один и еще, пока не оказываюсь на пороге спальни Трона.

– Алекса, ты меня слышишь? – тихо зову я в темноту и прислушиваюсь. – Алекса. Эй, Алекса! Какой сегодня день недели?