– Скажите, Флин, вашим педагогам, наверное, трудно с вами пришлось?

– Гораздо труднее, чем вы можете себе представить, господин Сайтон, - отвечает Флин, прикрывая за собой дверь. 

Вместо того чтобы пройти к портальной площадке и вернуться домой, Флин уверенно потянул меня в ближайшую таверну. Может, и правильно сделал. Обед мы благополучно пропустили, дома мне покоя не будет, а нервы и так на пределе. И не только у меня, судя по замкнутости брата. Да и с Димкой надо оговорить, поблагодарить за кулон. Я мысленно ворчала на Флина, пеняя ему тем, что в очередной раз манипулирует моим настроением. Ещё пару часов назад я была готова вцепиться в волосы этому бесцеремонному Фаусту, а сейчас планирую свой вечер, как будто на ферму сходила, а не висела на волоске от смерти.

– Не сердись, Лиза. Нам нужно быть спокойными, иначе переполошим всех домашних, – успокаивающе и словно сожалея, сообщил Флин. – А Диме про кулон ничего не говори, пока сами во всем не разберемся.

– Ты правда стер им воспоминания?

Мужчина посмурнел и уставился себе под ноги.

– Стер, – нехотя сообщил брат, когда я нетерпеливо повторила свой вопрос. – Не полностью, чтобы не вызвать подозрения, но достаточно для того, чтобы происшествие стало чем-то незначительным, не стоящим внимания.

Он всё-таки нарушил основное правило менталистов, и если это обнаружат… Флину несдобровать. И ладно, если это просто студенты, но ведь магистры, ректор, которого буквально шантажом вынудили дать клятву, в конце концов. Дыхание перехватило от мысли, что брат поступился своими же личными установками ради Димки.

– Спасибо, – шепчу несколько раз подряд, схватив мужскую ладонь и крепко её сжимая. Из глаз готовы были хлынуть слезы благодарности.

– Лиза, – брат встал как вкопанный, преграждая путь другим пешеходам. Не обращая внимания на возмущения прохожих, он обхватил обеими руками моё лицо, и тихо, буквально на грани слышимости прошептал: – Вы моя семья. А для семьи я пойду и не на такое, если потребуется. Мы найдем выход из ситуации, даже если твой сын окажется юным божеством.

За нелепой шуткой крылась такая непоколебимая уверенность, что я расслабилась, чувствуя, что дышать становится легче.

Флин где-то раздобыл персональный портал в виде небольшого шарика, так что практически сразу после ужина, мы переместились на задний двор усадьбы графа Тадеуса Оберона, ныне принадлежавший королевскому приюту.

– Флин, ты не мог бы оставить меня одну? – смотрю в глаза мужчине, умоляя пойти мне на уступку. Он наверняка бы предпочел накачать свою издерганную сестру успокоительными отварами и уложить спать, а мне сейчас требовалось совершенно иное.

Поколебавшись, брат всё же кивнул и скрылся в доме, оставляя меня наедине с собой.

К моменту нашего возвращения наступил вечер и во дворе уже никого не было. Устроившись на скамейке, я с наслаждением осматривала всё то, с чем в глубине души уже распрощалась. То ли Флин перестал контролировать мои эмоции, то ли вид родного места так растрогал, но плотину прорвало. Одна слезинка, другая, третья… они переросли в бурный поток слез. Отдавшись чувствам, я не заметила, как оказалась в крепких, совсем небратских объятиях. Судорожно обнимая Ричарда за шею, я орошала его рубашку безудержным потоком слез, пока меня несли на руках в покои управляющей.

Знакомый звук закрывающегося замка сообщил, что мы вдали от посторонних глаз и ушей. Сквозь плач я уловила едва слышное утробное рычание, от которого вибрировала широкая мужская грудь. Глупо, наверное, но в этом рыке мне чудилось урчащее утешение, как будто большой зверь жалеет меня маленькую, срываясь с грозного рыка на поскуливание.

Сидя на мужских коленях я, через всхлипы и новые приступы рыданий, рассказывала о своих сегодняшних злоключениях. Говорила, говорила, говорила... иногда затихая, пряча зареванное лицо в изгибе шеи, а отдохнув продолжала свой рассказ вновь, пытаясь выплеснуть весь тот страх и жуткий холод, что наполняли душу. Ричард лишь прижимал меня, не сказав за всё это время ни единого слова. Но то, как он сцеловывал слезы с моего лица, держа в крепких объятиях и укачивая, было куда важнее и значимее тысячи слов.

И в один момент внутри что-то переключилось, я и сама не поняла, как потянулась к губам мужчины. Это как щелчок. Когда в один миг происходит что-то, и созревает понимание, что тебе жизненно необходимо в эту самую секунду. В голове вспыхивает лампочка с новой идеей. Навязчивой, неутолимой, желанной.

Ричард медлил долгие секунды, показавшиеся мне вечностью, но под лихорадочными поцелуями, которыми я покрывала его губы, лицо и шею, сдался. Я услышала судорожный вздох, а затем стремительно оказалась лежащей под крепким мужским телом, вдавливающим моё хрупкое в матрас, словно перекрывая попытки сбежать, если вдруг передумаю.

Я лежала на мужчине, вытянувшись во весь рост и прижавшись щекой к его груди. Одной рукой Ричард удерживал мое обнаженное тело, а второй поглаживал так нежно, словно прикасался к цветку. В его ладонях теперь не было ни искорки страсти, в них был тот же странный внутренний покой, который исходил от всего его существа. И мне, наконец, было так хорошо, как никогда раньше.

– Что это за звук? – спрашиваю ленивым шепотом, разрушая идеальную тишину.

Под моим ухом едва уловимо то ли рокотало, то ли урчало. Звук был тихий, но весьма отчетливый, если прислушаться.