Бабушка доставала из сумки чистую, сверкающую в лучах летнего дня стеклянную банку, ее ставили на весы сначала пустую. А потом большим половником из бидона наливали в нее нежную сметану. Бабушка брала банку и протягивала ее мне. Закрыв глаза от удовольствия, я пила не успевшую загустеть сметану, ощущая, как кислинка пощипывает мне язык. Очередь с недоумением наблюдала за тем, сколько сметаны помещается в ребенке. Опустевшую, белую от сметаны банку снова ставили на весы и снова наполняли. Бабушка плотно закрывала нашу банку крышкой, невозмутимо расплачивалась за двойную порцию, и мы отправлялись в обратный путь.

До сих пор люблю сметану, каждый раз, видя новую марку в магазине покупаю, надеясь, что повторится тот самый, незабываемый вкус детства.

Жизнь в городе сильно отличается от деревенского образа жизни, и не только тем, что нужно топить печку, следить за огородом. Отличие в другом – в подходе к происходящему вокруг. Я с удивлением недавно ощутила это в полной мере.

Непривычное оживление на улицах спокойного села слегка настораживало. У клуба много машин на обочине разбитой дороги – от видавших виды девяток до расхристанных иномарок; все стены кирпичного здания старого кинотеатра (а ныне клуба) уставлены велосипедами, они здесь основной вид транспорта. Это сельский сход. Общий сбор жителей. Генетическая память земли Новгородской – в этом мне, городскому жителю, только предстояло убедиться.

Как меня туда занесло? Позволю себе краткую предысторию. Более двадцати лет моя семья каждое лето проводит в Лычково. Когда-то это был большой поселок, а сейчас – село. Пару недель назад на деревянных досках объявлений (здесь еще остались такие) появилось сразу несколько листков: один – информация о закрытии местной скорой помощи, второй – призыв на сельский сход по вопросу ее закрытия. Скорую помощь теперь предлагается вызывать из райцентра, по плохим дорогам ехать она будет более часа – это в экстренных-то случаях. Но до нее еще дозвониться нужно! Не всегда это получается… Ситуация вопиющая. Я не могла остаться в стороне.

Итак, захожу в клуб. Подростком я сюда ходила смотреть кино, все боевики и хиты 90-х. В фойе чисто, ухожено. Раньше было хуже.

Зал полон. Сажусь на банкетку сбоку, чтобы можно было уйти, никого не побеспокоив. Народ прибывает, свободных мест в зале нет. На сцене стол, накрытый белой скатертью, бутылка воды, стулья и стойка с микрофоном. Сход объявлен открытым. На сцену поднимаются три человека. Один – холеный, в хорошо сидящем костюме, с городской физиономией (представитель областной администрации), второй – дядька в очках и полинявшем свитере (главный врач областной больницы, это его приказом закрыли пункт скорой помощи, народ особенно плотоядно на него поглядывает), третий – высокий, невозмутимый в своей надменности глава службы скорой помощи Новгородской области.

Начинают вещать, со сцены летят никому не нужные цифры о рождаемости и смертности за прошлый год. Умирать стали реже (!). Ага, старушек даже на моей улице уже не осталось, вымерли все… Конечно, реже… Народ слушает, как-то затаившись. Напряжение нарастает. Представитель администрации машет со сцены листком с объявлением о закрытии скорой и фальшиво вопрошает: «Кто это повесил?! Это саботаж!» Как интересно… От удивления приподнимаю бровь. Зал бурлит эмоциями, накручиваю головой. На лицах окружающих – недоверие и сарказм. Казённый язык чиновничьей братии сминается под напором простых вопросов. Обладатель пиджака кривится, как от зубной боли, – его маска безразличия дает трещину. Главврач сильно смахивает на рака в кипятке, видно, что такой разговор ему не привычен, но как-то жалости он не вызывает, даже после мрачной шутки. Из зала спросили, кто будет отвечать в случае смерти пациента, если скорая попросту опоздает? Чиновник говорит, что главврач. Из зала спрашивают, где они собираются главврачей напастись?

Высказывались мужчины – жестко, четко, зло, и женщины – сильно, эмоционально. Местные медики тоже задали серию неудобных для президиума вопросов. Но удивила меня пожилая женщина (я видела только ее седой затылок). Она сказала, что это пятый сход села. Что на каждом из них она была и что каждый раз приезжали новые чиновники. Они меняются, а жители остаются. Она говорила о силе людей, живущих здесь. Сказала в ультимативной форме, что чиновники подчинятся общему решению схода или их на этих должностях уже не будет. Я снова удивилась такой силе и уверенности. Мой городской менталитет говорил о тщетности противостояния. А люди вокруг верили.

Жаль, что пришлось уйти раньше. В магазине потом встретила двух женщин, бывших на сходе. Продавщица, которая не могла отойти от кассы, с интересом их расспрашивала. Они были уверены в победе. Так и сказали: «Мы победили!»

Много столетий назад на этой земле все решалось большинством голосов жителей. Просто и понятно. Время быстротечно и неумолимо. Утоплена в крови Новгородская вольница, про вече можно прочитать в учебнике истории. Но вера в силу общего слова живет. Может, только так и надо, чтобы выжить?

С возрастом куда-то уходит, растворяется ожидание чуда, улетучивается, как аромат хвои и мандаринов после праздников, блёкнет, оборачивается мятой золотинкой от съеденной конфеты… И тем удивительнее ожидание и предвкушение, внезапно возникающие в нынешней «взрослой жизни». У меня так с концертом Кипелова. Именно та, почти забытая детская радость и ожидание чуда.

Долгожданный день наступил! И вот помпезность «Крокус Сити Холла», душный и густой бензиновый дух удобной подземной парковки, подтянутые, элегантные секьюрити (язык не поворачивается назвать их охранниками), рамка металлоискателя, просторный холл. Палатка с сувенирами, вокруг которой собираются первые зрители. Эскалаторы с бесшумным ходом, мелкие яркие лампочки высокого потолка, призванные, очевидно, напоминать недосягаемое звездное небо. И нарастающее ожидание сбывающейся мечты.