А шатен глазами меня сверлит ехидно, губы в ухмылке искривляет. К столу Грановского подходит чинно, опускает на него дорогую импортную сумку. Переводит взгляд на друга заклятого, удрученным прикидывается, даже лоб театрально складками пошел.

— Ох, прости, брат, — выдает абсолютно серьезно, с виноватыми нотками в голосе, — если б я раньше знал, что она с тобой, ни за что бы не стал в клубе в субботу с ней знакомиться, а потом СПАТЬ. — К горлу подкатывает тошнотворный ком, каблуки подворачиваются, не могу вдохнуть кислород — легкие отказали. — Но она заявила, что свободна, как ветер. Даже не так, сама ко мне подкатила! — Мечу в шатена зверский взгляд, хотя он заслуживает молот в темечко. Отомстил, значит, инквизитор кровожадный, поймал ведьму за пылесос!

Два сапога пара. Разведут любого, — испуганно оборачиваюсь к Грановскому. Пытаюсь понять, поверил ли сатирику отмороженному. А тот, как туча, хмурится, больше не смотрит в мою сторону, отворачивается, к рабочему столу направляется.

— Понимаешь, я ее даже отшил пару раз, — разводит руки для пущей убедительности образа гость. — Но она, как назойливая реклама, мелькала перед глазами, энергично крутила своими округлыми прелестями. Ну, а я, понимаешь, выпил немало, вот и расслабился. — Если он сейчас не заткнется, я ему язык откушу! Фантазер паршивый. Чтоб ты на корпоративе в унитазе утопился!

— Антон, захлопнись, достал! — прерывает едкий спич Грановский. Зубы сжаты, ноздри раздуты, кадык раздраженно дергается. — Если это правда, то, может, заметил, где у нее родимое пятно или еще какая-нибудь отметка специфическая, а то мало верится, — прищуривается, но вид злющий.

А я от возмущения забываю рот закрыть. Сжимаю ладони в кулаки. Совсем обнаглели! Обсуждать человека при нем же! Но почему-то мозгу любопытно, активно ищет ответ на заданный Грановским вопрос. А где у меня на теле родинки?

— На левой ягодице, — уверенно, словно точно видел, выдает кареглазый, довольно скалится. — А еще небольшой шов от аппендицита внизу живота. — Холодеют конечности. Ведь абсолютно верно, есть с правой стороны зарубка эскулапа. Хотя, постойте, у многих в моем возрасте уже удалили ненужный отросток, — возмущаюсь.

Но не это самое страшное. Сосредотачиваю зрение, понимаю, что широким шагом Грановский ко мне направляется. Коченею от ужаса, пячусь как каракатица. Неужели проверять будет? Спиной приваливаюсь к стене, перед собой вытягиваю руки. Пискляво требую, чтобы не приближался, а то ударю. Но разве остановишь теперь вестника Апокалипсиса?

Бесцеремонно вцепляется мне в запястья, руки скручивает, филейной частью к себе разворачивает. А я визжу, как павлин, которому хвост без обезболивающего оторвали. Усердно пытаюсь шпилькой его лягнуть или хотя бы на неприкрытые в шлепках пальцы приземлить туфлю-убийцу. Но не справиться хилой девице с богатырем русским, озабоченным.

Резко дергает штанишки цвета персика вниз, оголяя бампер молочно-розовый. Меня в три погибели нагибает, завороженно рассматривает седалище. А мой вопль медленно в сопрано переходит, от чего вода в стакане дрожит испуганно, стекло в окне из последних сил держится, чтобы не треснуть.

А этот Нервный совсем оборзел, жестом подзывает к себе дружка закадычного, чтобы тот указал, где родинку, гаденыш, приметил. Кареглазый топает к злодею борзо — не растерялся.

В боевую готовность приходят все части тела, в том числе и мозг. Луплю садиста Грановского по чему придется и верещу истошно:

— Да как вы смеете над меньшинством издеваться! Ненавижу вас, мужики проклятые, поэтому и сменила ориентацию! — У брюнета удивленно брови взлетают вверх на мое заявление. Что-то уточнить пытается. Но не до него сейчас, нацеливаюсь на Грановского. Пытаюсь зад спасти, и это вовсе не в переносном смысле.

Вгрызаюсь отчаянно челюстью зубастой в его руку мускулистую. Кусок побольше оттяпать стараюсь, аж краснею от усердия. Взвывает изверг, отпрыгивает в сторону, конечностью перед носом трясет активно.

А я, думаете, сразу в бега подалась? Не тут-то было. С видом суровой Валькирии направляюсь к гаду кареглазому, который всю кашу заварил. Сейчас свои помои сам хлебать будет. И пока тот не понял, с кем связался, со всей силы пинаю его туфлей по голени. Да так, что пополам складывается, с болезненным «о-о-о-о» на ламинат опускается.

А мне этого мало: не восстановить так легко честь девичью! Просто обязана наказать обидчиков, чтобы больше не рискнули издеваться над юной горлицей. Мечутся глаза бешено по пространству офисному, пытаются уцепить предмет тяжелый и, желательно, колюще-режущий. Но взгляд ловит лишь изящную статуэтку в стеклянной тонкой оправе.

Недолго думая, подхватываю элегантное произведение искусства и с видом надвигающегося урагана «Катрина» подбираюсь к бесстыднику наглому, с длинным языком. Шиплю, как гадюка, гнездо с потомством защищающая.