Дядя Коля засуетился. И снова взмыли вверх руки и принялись укреплять невидимые стены. Возможно, то была игра света (или воображения), но я увидел тоненькую пленку, которой была обмотана платформа. Именно эту пленку и разглаживал смотритель. Он напевал протяжную песню, полную обреченности и тревоги. Вместе с тем она порождала какое-то новое чувство - желание биться. До конца. Защищать. Пусть даже ценой собственной жизни. Пусть даже враг превосходит и силами, и числом. Эта песня была апогеем непокорной ярости, храбрости и верности. Это была песнь героя.

Слов я не разобрал. Да и надо ли?

Свечение становилось все ярче, лицо Тина озарялось голубоватыми всполохами, в глазах застыл лед.

Из тени кленов вынырнул поезд.

– О боже, - только и смог вымолвить мой друг, после чего юркнул вниз.

Я стоял.

Поезд, дядя Коля. Поезд, дядя Коля. Словно два непримиримых врага. И чем ближе подъезжал состав, тем быстрее двигался смотритель, все еще напевая, но уже резче, грубее.

Зашипев, поезд остановился. Замер и дядя Коля. Он не замолчал.

Платформу озарило мертвенным светом. В тишине воздух звенел, как стекло на ветру. Я боялся вдохнуть, боялся нарушить напряжение, боялся, что кислород обернется колючими осколками и изранит меня.

Я опустил взгляд на Тина. Оказалось, он не испугался, а вовсю копошился в рюкзаке, чтобы вытащить видеокамеру. Но его руки слишком дрожали, чтобы ухватиться за нее, и он, плюнув на затею, поднялся.

– А что дальше?
– едва слышно спросил он.

– Не знаю...
– так же тихо ответил я. Можно было только догадываться.

К голосу дяди Коли примешались другие... Голоса?

– Тин, ты слышишь?

– Ага. Пойдем.

– Куда?!
– чуть было не взвизгнул я.

– Как куда? На платформу!
– твердо заявил Тин и отошел от окна. Его руки больше не дрожали.
– Мы ж должны разоблачить смотрителя!

– Да причем тут он?

– А кто?!

"ЕДОКИ!" - чуть было не выкрикнул я.

– С ним творятся непонятные вещи! Ты разве не видишь?
– допытывался Тин.
– Кто знает, может, именно сейчас он читает заклинание против твоей бабушки? Или деда! Или Ленки!

И вправду, откуда мне знать? Может, смотритель только создает видимость, что хороший? И сумасшедший...

– Пошли!

Я спустился вслед за Тином, и когда спрыгнул вниз, обнаружил, что он стоит и сжимает в руке большой гаечный ключ.

– Ты чего?

– Страховка! Тебе бы тоже надо...

– Да некогда. Побежали!

Мы осторожно выбрались из дома. На улице стояла холодина. Как будто резко наступила зима. Мы осторожно отворили калитку и прошмыгнули на улицу. Изо рта вырывались густые клубы пара, больше похожие на туман. И чем ближе мы подбегали к платформе, тем холоднее становилось. И страшнее.

Песнь утихла.

– Стой, - сказал я.
– Что-то там...

С платформы донеслось утробное рычание. И это был не дядя Коля. Как будто множество копошащихся зверей, злых и враждебных, обступили жертву и готовились напасть на нее, растерзать. Поезд стоял на платформе, сияя, как светодиодная лампа, и чтобы увидеть хоть что-нибудь, приходилось щуриться.

– Кажется, там собаки, - Тин перехватил ключ.
– Страшно что-то. Не люблю собак.

– Пойдем тише. Если что - бежим в сторожку.

Шаг. Второй. Третий.

Фонарь не горел.

На платформе появились тени. Я только-только насчитал пять штук, как из вагонов выбежали новые. Одни вились по спирали, метались, как потревоженные пчелы, другие исчезали, появлялись, выныривали со всех сторон. В темном вихре угадывался силуэт дяди Коли. Его швыряло из стороны в сторону. Периодически мерцали перламутровые вспышки. Пахло мятой и кедром. И...

– Горит где-то?
– шепнул Тин.

– Нет, - я поморщился.

Мишка неотрывно следил за развернувшимся на платформе хаосом.

– Ну?
– я посмотрел на друга.

Он не ответил.

Я пожал плечами и встал на первую ступеньку.

Дядя Коля в беде. Я должен помочь. Не знаю как, но должен. Что за глупости? Что происходит? Господи, я не готов... А если умру?

Мысли переполняли меня. Я разрывался между страхом и желанием прийти на помощь. Ведь это никакой не сон. Свечение, поезд, рычание. Тени.

Дядя Коля вскрикнул.

Это стало решающим фактором. Я взмыл вверх по ступеням. И замер.