– Почему решили написать именно о бедности?

– Подобные публикации я для себя называл разъясняющими. Они были теоретического свойства. Потому что в тот период это стало актуально. Требовалось рассказать о язвах нашего общества, унаследованных из прошлого. Объяснить людям, почему они живут именно так, а не иначе. И в частности, почему мы такие бедные. Вроде все пашем. Получаем поровну. И вот я пытаюсь разобраться.

Не буду пересказывать всю статью – ее можно прочитать (см. Приложение. – М. Г.). Общий смысл в том, что это была не просто бедность, а программа жизни. Которая заключалась, например, в том, что материальные блага должны подаваться через общественные фонды, а не через личную зарплату. То есть делиться поровну. Еще СССР под видом торговли помогал странам соцлагеря, тратя на это огромные деньги. Кроме того, средства производства у нас воспроизводили сами себя. Каждый год ведь менялись комбайны. Я на целине работал, и у любой деревни имелся большой двор, заставленный раскуроченной техникой. А почему? Во-первых, агрегаты эти были малонадежные, а во-вторых, трактористы и комбайнеры знали: два сезона отработал – и получишь новую машину. Никто особенно их не берег. В Ростове-на-Дону гордились, что производили миллион единиц сельхозтехники в год. Нужны они или нет, никого не волновало. Производство есть – оно и работает. А может, что-то другое надо было выпускать.

Точно так же – гонка вооружений. Одних только танков в стране было 65 тысяч. Их потом уже в сибирские леса вывозили и просто бросали. Девать некуда – такое количество наклепали. А каждый танк – это металл, электрооборудование, двигатель… Море всего.

Такое производство называлось плановым. А планировали те, кто при власти. Если ВПК мог лоббировать свои интересы – вот такая картина и получалась.

Это все отвлекало средства от жизни. Люди получали минимум, чтоб не умирать с голоду да иметь чем срам прикрыть и где жить.

В 1991 году советская экономика уже не могла вписаться в рыночную. Производила то, что никому не нужно – курам на смех.

Да, можно было что-то реанимировать, вложить деньги. И глядишь, те же воронежские экскаваторы продолжали бы выпускать. Как много чего еще. Но так уж получилось.

– В этой статье у вас представлены разные уровни анализа бедности как явления: экономический, политический, нравственный, бытовой… Вы сознательно выстраивали эти пласты?

– Да. А вообще, я работаю достаточно просто. Сначала приходит какая-то идея. Когда чувствуешь, в чем потребность у народа. Люди не понимают, почему одно должно быть разрушено, а что-то другое – возникнуть. Они просто говорят: «Все плохо. Есть нечего». Это же все воспринимается ими не на уровне теории. Приходишь в магазин, а там ничего нет. Ни кефира, ни колбасы. Зато танков у нас море, ракеты…

Читателям нужно объяснить, почему этот строй нас не удовлетворяет. Почему на прилавках пусто. Почему нельзя купить сапоги и приходится стоять в очереди за кучкой костей. Кстати, как-то я попытался описать все очереди, которые существовали в СССР. Советский человек всегда в них томился: в больших – на квартиру (25–30 лет), машину (до 15 лет), дальше – в хороший детсад, школу. Стоял в магазине, в парикмахерской… Везде. Это жизнь такая была. Жизнь в очереди. Поэтому требовалось разобраться – как так: ты пашешь-пашешь, а нужных тебе товаров нет? Их надо либо доставать, либо покупать втридорога.

Причем разъясняющие статьи, о которых мы говорим, печатались не в какой-нибудь заштатной газетенке, а в суперпопулярной «КП». Самой массовой в то время. Я считаю, сегодня необходимо возвращаться к той журналистике, которая действительно что-то анализирует, думает, предлагает. А не просто писать: убился, напился, развелся… Во всяком случае в газетах об этом читать уже никому не интересно. Потому они и вымирают.

– В статье, которую мы обсуждаем, вы снова используете яркий зачин: человек умер от инфаркта, поцарапав новенькие «Жигули». И снова – история из читательского письма?

– Уже не помню, в какой последовательности все происходило: либо сначала оно попало мне в руки, либо я попросил девушек из отдела писем подобрать подходящий случай под уже готовый замысел. Не важно. Нечто похожее было сплошь и рядом. Все так жили.

Мои родители тоже копили и в конце жизни купили подержанный «Москвич». Тесть и теща – чуть побогаче. Сначала у них тоже был старый автомобиль той же марки. А потом им дали «Ниву»! Тогда казалось: вот это машина! Помню, мы на ней впятером ездили Кавказ смотреть.

Понятно, что история живая. Сегодня ведь никто, если поцарапает свое авто, не пойдет умирать. А в то время это была такая роскошь. Повредил – инфаркт.

После такого яркого случая, зацепив читателя, можно переходить к обобщениям.

– Через 15 лет вы написали еще одну статью на похожую тему. Но теперь она называлась «Русское богатство». В ней есть явная перекличка с «Бедностью». Но присутствует и переосмысление…

– Обстановка изменилась. И тут уже речь не о том, какие мы бедные, а как проявляет себя народное богатство. Тогда – в момент краха СССР – анализировалась именно советская бедность и ее истоки. А во второй публикации более широко рассматривается, как люди наживают добро, как прирастает наше благосостояние и почему народ не приемлет богатства, которое внезапно свалилось на российских олигархов. Эта статья написана в другой обстановке. То же самое явление показано более широко и с иного ракурса. Здесь уже речь идет о расслоении общества, накоплении материальных благ и о том, что дурное богатство счастья никому не приносит. Может быть, я и сам изменился. Стал шире мыслить.