Тут судья и остальные присутствующие за голову схватились – и дело рухнуло.

В статье я все это описал. И пытался понять: как один и тот же человек может быть орденоносцем, передовиком, депутатом – и настоящим степным разбойником, с которым никто ничего сделать не может. Мне потом присылали опровержение, что я великого деятеля оболгал. А герой статьи ездил жаловаться на «Комсомолку» в Москву – в ЦК партии. В одном самолете с ним летели. Но, собственно говоря, чем его, кроме этой статьи, можно было ущемить? Так он и остался безнаказанным.

Тогда был уже конец советской власти. И я задумался: зачем мы продолжаем лезть к этим людям со своей меркой? У них же свои обычаи, порядки, нравы. Представил себе: у моего разбойника 13 детей. Вот посадят его. И что будет есть эта орава? Все равно они не изменятся. На место этого вора придет другой. И может, тот самый парень, который жаловался на наглого соседа-грабителя, спустя какое-то время сам начнет чужих верблюдов гонять. Это другая жизнь. Другой уровень развития общественных отношений. Другая ментальность. Но все эти соображения в Москве из моей статьи вырезали.

– Встречались ли вы со своим героем на этапе подготовки материала?

– Конечно. Это было обязательное требование. Если ты пишешь про кого-то плохо, обязательно должен поехать и встретиться с этим человеком.

Отправился я в степь. Была у меня служебная «Волга», шофер. Сначала наведался к тому парню, который пожаловался на разбойника. Он по такому случаю барашка зарезал, сварил. Угостил меня как следует. Потом проводил до стойбища соседа – показал, где тот живет.

Я отправился к нему. Загон, верблюды стоят. Выходишь из машины – хозяева видят: приехал большой важный человек на белой «Волге» с номером «007 АТА» – такие были у правительства Казахстана. Стучишься в дверь – жена открывает. Представляешься: такой-то, такой-то. Приехал встретиться с главой семейства. Отвечают:

– Его дома нет.

– А когда будет?

– Скоро приедет – через час-полтора.

– Я подожду.

Сел в комнате. Конечно, никто мне ни чаю не налил, ни слова доброго не сказал. Оно и понятно. Обычно казахи гостеприимные, но тут ясно, что приехал хрен московский под них копать. А я обязан исполнить свой журналистский долг. Жду. Кто его знает: приедет сейчас барымтач – тот же топорик схватит, саданет меня по башке и напишет потом в показаниях, что корреспондент сам себя изрубил.

А вот и он. Приехал, вошел. Поджарый, как зверь степной. Видно, что не из нашего мира человек. Настоящий разбойник.

Я стал задавать ему какие-то вопросы: как было это, а как то? Он невнятно отвечал. Здесь ведь важно даже не то, что он скажет. Ты обязан приехать, чтобы лично с ним поговорить. Может, он мне открыл бы глаза, тайну какую-то, которая все мое мировоззрение перевернула. Понятно, что этого не произошло. Все белыми нитками шито: и маму он зарубил, и верблюдов воровал. Но я его слова записал, с чистой совестью опубликовал статью.

– Какие варианты взаимодействия с героем встречались в вашей практике чаще: сотрудничество или конфронтация, как здесь?

– Имя можно было сделать только на том, чтобы ставить острые проблемы, показывать отрицательных героев. Поэтому чаще получалась борьба, когда ты под них копаешь.

Но встречались и другие случаи. Например, статья «Чемкенская пленница». Она плохо вышла в Москве – сильно порезали. Однако сам по себе этот опыт очень интересен. На таких примерах ты учишься видеть другой народ, другие отношения, другую жизнь. И начинаешь понимать, что, может быть, и хорошо, что они от нас отделились – живут, как считают нужным. Потому что коммунистическая идеология этих людей сверху чуть помазала, а внутри они какие были, такие и остались.

Эта история тоже началась с письма. С жалобой обратились родители девушки-узбечки. По местным меркам она была очень красивая. А значит, стоила очень дорого – крутая. Мать с отцом ее холили и лелеяли – надеялись выгодно выдать замуж. А тут глаз на нее положил мясник с рынка. По их понятиям – тоже великий человек: в советское время мясо было большой ценностью. Но все-таки не ровня.

И вот этот рубщик взял ее с друзьями и украл. Увез к себе домой и изнасиловал. Опять же, по местным понятиям, раз не отдают, а заплатить за нее огромный калым не можешь, что надо сделать? Похитить, испортить, и тогда семье невесты придется согласиться. Кому их дочь такая нужна?

А она уперлась: все равно не хочу с ним жить. Хоть и опозорена с головы до пят, лучше повешусь, а у него в доме не останусь. Родители вынуждены были ее забрать.

Отец написал письмо в «КП». В том духе, мол, давайте отомстим этому козлу.

В моем понимании, произошло столкновение современных представлений о жизни: вроде как девушка хочет быть человеком – не просто скотиной, которую используют, – и местных обычаев, нравов.

И вот здесь я выступаю на стороне обиженных. Получается, с ними у меня должно быть сотрудничество. Но у них тоже свои представления о мире, о жизни – обо всем.