Мы растерялись.

Мы оказались в тупике при виде врага, защищающего себя детьми.

Если бы мы продолжили стрелять, мы убили бы собственных детей, а если бы прекратили огонь, то стали бы свидетелями медленной смерти этих же детей. И вот мы стояли перед самой неразрешимой проблемой в своей жизни.

Но прежде, чем мы смогли что-либо предпринять для разрешения этой роковой для нас проблемы, нас арестовали и препроводили в суд.

И теперь нас обвиняют в том, что мы стреляли в сторону собственных детей. Стрельба имела место, это правда; но это не вся правда.

Когда, выглянув из окна аптеки, я увидел, что какой-то человек возится с дверцей моего автомобиля, я вначале чуть не закричал: «Держи вора!»

Но потом я решил мгновенным броском достичь машины, схватить его за шиворот и привести в чувство. И, комкая в кармане бланк рецепта, я выскочил из аптеки и побежал к машине. На полпути, однако, я решил, наоборот, приложить все усилия, чтобы казаться спокойным, ведь так мне будет проще схватить вора и сдать его в полицию.

И вот я замедлил шаг и с полным кажущимся безразличием подошел к нему.

Вор между тем в своей работе отнюдь не продвинулся: он всё так же нервно озирался и возился с замком.

И вот я уже был буквально в метре от него и легко мог бы наброситься на него, или, к примеру, одной рукой обхватить его «замком» за шею, или, напав сзади, схватить его за обе руки, или нанести удар кулаком в бок, или мощным ударом по затылку свалить его на землю… Но я предпочел ничего этого не делать. Вместо этого я хладнокровно и спокойно остановился рядом с ним и спросил:

– Вижу, трудности возникли?

Вор попытался спрятать свою растерянность:

– Нет… Просто дверца не открывается.

В лице его не было ничего воровского. Вообще-то у воров не должно быть запоминающейся внешности, но в его случае неумелость и растерянность выдавали как минимум его непрофессионализм. Его лицо и поведение в высшей степени вызывали сострадание, так что я практически вынужден был спросить:

– Я могу вам чем-то помочь?

– Нет, спасибо, – ответил он, не прекращая возиться с замком. – Ключ затерялся, и вот пытаюсь проволокой открыть.

Я сказал сам себе: «Удивительная наглость!» – и продолжал стоять и смотреть на него.

Вдруг мне пришло в голову: а не продолжить ли ту же самую игру дальше? Куда она в конце концов приведет? Ведь и вор, и машина фактически у меня в руках, поводов для беспокойства нет…

– Не хотите мои ключи попробовать? – предложил я.

Он оглянулся на меня:

– Неплохо было бы.

Для очистки совести я добавил:

– Но с условием: если подойдут, подвезете меня в одно место.

Он схватил мои ключи:

– Молитесь, чтобы подошли, тогда отвезу вас, куда угодно.

И он вставил ключ в замок, и дверца легко открылась, после чего он заинтересовался моими ключами:

– Но у вас у самого должна быть машина?

– Была машина, – ответил я. – Но теперь остались одни ключи. – И я продолжал: – Вы только от двери потеряли или от зажигания тоже?

– Все они были вместе, – ответил он.

– Тогда дайте я попробую моими включить зажигание. У меня счастливая рука.

Он согласился, и машина легко завелась.

– Если разрешите, – продолжил я, – я ее и поведу. Не так давно сам водил машину.

Он поколебался, потом возразил:

– Я предпочту сам вести.

– Как вам удобнее, – ответил я и вышел из машины. И, огибая ее, пошел к пассажирской двери.

Вор сел за руль, и я на миг подумал: сейчас он газанет и умчится, и как я тогда буду выглядеть?

Но странное спокойствие заставило меня отбросить эту мысль, а когда вор открыл мне пассажирскую дверцу, то этот вариант уже стал невозможен.

И я сел в машину, и вор повел ее и спросил меня:

– Куда прикажете вас везти?

– А вы решили сдержать слово? – спросил я.

– А почему же нет?

Он всё еще был растерян и затравленно озирался по сторонам. И я сказал:

– Вы выглядите очень обеспокоенным. Состояние у вас тяжелое, да?

Мы уже выехали на проспект, и он ответил:

– Не могу скрыть от вас одну вещь.

– Тогда скажите.

– Знаете, почему я вам не дал сесть за руль?

– Нет. Откуда мне знать?