— Не требуются, — расстроено покачала головой Мэри. — Вот же, сукин сын в фуражке… Спасибо тебе, дружище… Э-э…

— Мяу.

— Спасибо тебе, Максик.

— Что, собственно, происходит? — забеспокоился Джон Грей. — О чём это вы, барышни?

— Ничего такого, капитан Грэй, — лилейным голосом заверила Илзе. — Ровном счётом, ничего. Почти… А сейчас, извините, но вынуждена набить вашу импозантную физиономию. Принципы не позволяют — поступить по-другому. Сопротивляться не советую. Глупо и бесполезно. Удушающий приём — моя «коронка»…

Минут через пять-шесть они покинули капитанскую каюту.

— Мяу-у, — резюмировал Максик, сидящий на левом плече Мэри, мол: — «Так ему, козлу похотливому и развратному, и надо. Может, и исправится постепенно… Кстати, девчонки, спасибо, что взяли меня с собой. Джон, конечно, туповатый слегка, но в данном раскладе, наверняка, врубился бы — рано или поздно — как оно и что. Со Свету бы меня, бедняжку честного и бескорыстного, сжил бы. Типа — зверски убил, закопал, и надпись написал. У капитана был кот. Капитан его любил. Кот обожал потрепать длинным языком. Капитан его убил. Зверски убил, закопал, и надпись написал… Спасибо большое. И всё такое прочее…».

— Не за что, — нервно хмыкнула Мэри. — Всегда рады — помочь хорошим людям. Ну, и благородно-болтливым котам, понятное дело… Дорогая мисс Вылкаст.

— Да-да. Слушаю вас, мисс Толедо?

— Мы, действительно, одного поля ягоды? Или мне показалось?

— Не показалось. Одного. Железобетон…

Прошло несколько суток.

На раннем рассвете в их дверь постучали — вежливо так, предупредительно, с подходцем.

— Ну, и кто это? — сладко зевнув, поинтересовалась Илзе.

— Я, капитан Джон Грэй, — доложил из-за двери предупредительный баритон. — Не желают ли прекраснейшие и юные сеньориты — полюбоваться на местные экзотические пейзажи? На пейзажи заполярного архипелага Шпицберген, я имею в виду? Незабываемое и величественное зрелище, честное капитанское слово…

— Желают-желают. Уже идём.

— Очень рад. Жду вас, миледи, на смотровой площадке.

Скромное заполярное солнышко только на чуть-чуть высунулось из-за изломанной линии горизонта. Юная заря разливалась вокруг призрачно-розовым маревом.

«Везунчик» — медленно и неторопливо, но однозначно уверенно — вошёл в узкий и извилистый фьорд, берега которого представляли собой сплошные скалы: иссиня-чёрные, причудливо изрезанные, неприступные, издали напоминавшие полуразрушенные башни классического средневекового замка.

— Причудливая, удивительная и изысканная архитектура, — высказалась Илзе.

— Мяу, — согласился сидевший на её правом плече Максик, мол: — «Изысканная и удивительная, ясен пень… А как вам, девушки, наш славный капитан? Проникся, родной. Проникся, тварь дешёвая. Так и вьётся перед вами, так и стелется. Как полынь-трава перед резкими порывами сурового и всенепрощающего северного ветра. Чтобы вы, мартышки наглые, негативную информацию не обнародовали бы… Не, так-то он не против — чтобы обнародовали. Типа — реклама голимая и эффективная. А глупых богатых шлюх — с экзотическими мухами в головах — пока хватает. Но, блин горелый, и консервативное начальство, как назло, имеется. Уволят — на раз, долго не думая. Не за выявленный разврат уволят, а именно за разглашение данного разврата, могущее нанести репутации компании существенный и непоправимый урон… Кстати, чёрные очки на бородатой физиономии, маскирующие два славных жёлто-фиолетовых фингала, ему, определённо, идут. Дополнительно добавляют, так сказать, мужской брутальной импозантности…».

— На которую так падки молоденькие и глупые мокрощёлки? — уточнила Мэри.

— Мяу, — подтвердил кот.

— Философы вы у меня, — хмыкнула Илзе. — Доморощенные, конечно. Но, всё-таки…

Впрочем, вдоволь полюбоваться этой изысканной островной «архитектурой» не довелось: из глубины фьорда — неторопливо, нагло и уверенно — выплыл нескончаемый поток плотного бело-серого тумана, окутав собой всё вокруг…

— Стоп, машина! Отдать якорь! Не спать, ленивые мазуты! — громко прокричал, как показалось, прямо в густой туман капитан Грэй.

Главный механик — где-то там, в глубине судна — резко сбавил обороты судового двигателя, бодрая барабанная дробь тут же сбилась с устойчивого ритма, усталый дизель недовольно и простуженно зачихал, поперхнулся и затих.

Боцман — едва видимый в молочной туманной дымке — уверенно дёрнул за короткий рычаг механической лебёдки, в клюзе противно и недовольно загрохотала ржавая якорная цепь.

«Любимчик», проплыв по инерции порядка сорока-пятидесяти метров, чуть-чуть дёрнулся, и, словно бы окончательно подчиняясь поступившему строгому капитанскому приказу, послушно закачался на мелких зеленовато-призрачных волнах…

— Вот же, местечко, не приведи Господь! Тупое сверло Морскому Дьяволу в нежную печень! — невежливо сплюнул за борт капитан Грэй. — Здесь густые туманы случаются чаще, чем где бы то ни было. Даже знаменитый город Лондон — колыбель Серых Дождей, так его и растак, плотно и вдумчиво отдыхает… На Шпицбергене — в среднем за месяц — случается до двадцати туманных дней. Представляете, милые барышни? Как ходить по морю в таких сложных и занюханных условиях? Как, я вас спрашиваю? Сейчас будем тупо стоять и терпеливо ждать. Здесь такое общее правило давно уже установили: сильный и взрослый туман опустился — тут же бросай якорь и дожидайся, пока он уйдёт. Нормальное такое правило, без него совсем было бы плохо. Хреново совсем было бы. Потопили бы все друг друга, к милой и трепетной моржовой маме… Сколько будем стоять на якоре? Да недолго, часа три-четыре. К вечеру обязательно распогодится, пришвартуемся — как белые люди — в цивильном порту, с положенными почестями… Ага, туман потихоньку рассеивается. Вполне возможно, милые и строгие девицы, что сейчас вам представится редкая возможность — полюбоваться на легендарную «глорию»…