— Не напоминай! — уткнулась я ему в грудь.

— Я хотел предложить помощь, но так растерялся, что не сразу среагировал. А потом оказалось, что ты еще и моя прекрасная фея, что помогла побороть самый сильный приступ. Тогда-то и началась история моего порабощения, — улыбнулся Никита.

— Порабощения?

— Ты сама знаешь, что если кто-то сделает для гоблина что-то жизненно важное, то он привязывается к человеку. А уж если одарит необходимым…

— Не может быть… Ну, если мою помощь с оборотом еще можно посчитать жизненно важным…

— Так и было. В тот момент я находился на грани безумия. А вот сода…

— Сода?

— Именно! Она необходима гоблинам для зелья контроля. Так уж случилось, времени бежать в магазин не было, поэтому ты уже тогда меня спасла. В связи с моей особенностью я испытываю недостаток в женском внимании, а после соды — только в твоем.

Я смотрела на этого потрясающего мужчину и не могла поверить в то, что слышу.

— А случайно ли ты прервал мой ритуал в том лесу?

Никита выставил перед собой ладони и с убежденностью сказал:

— Абсолютно. Я ездил искать редкую травку, опять же от своей проблемы, когда удачно встретил тебя.

Я удивленно посмотрела на Никиту:

— Это ты называешь удачно?

— Конечно. Мне столько пришлось бы сделать, чтобы познакомиться и наладить контакт, дружественные отношения, а тут всего лишь за пару царапин такой шанс.

На такие слова я лишь покачала головой.

— Дурень ты. Если бы не твоя огромная машина, все могло кончиться не так благополучно. А что потом?

— Потом я увидел тебя с вампиром, едва сдержался и не убил его, подумав: «Зачем такие риски?» И полазил в сети с запросом «Как завоевать девушку».

— Не могу поверить, что ты и не знаешь, как очаровать женщину.

— Я знаю, как не убить женщину. Очаровывать пришлось учиться. Что еще оставалось делать безнадежно влюбленному гоблину?

Я оценила признание и, сверкнув глазами, склонилась к его губам:

— Ты чуть своим планом не сгубил все отношения. Идея стать друзьями была откровенно плохая, и если бы я тебя не любила, как умеют только ведьмы, то полетело бы все к чертям.

Руки Никиты заскользили под футболку, поглаживая и лаская, поднимая ткань все выше и выше, и вскоре уже ненужный элемент одежды полетел прочь.

Кажется, мои двадцать два несчастья привели к счастливому финалу. Мое счастье можно было сравнить лишь с радостным визгом подруг, когда те узнали, чем же все закончилось.

Чувствуя спиной горячее мужское тело, я лежала в кольце крепких рук. Было удивительно хорошо и думать ни о чем не хотелось.

С момента наших признаний прошло некоторое время. Теперь я жила у Никиты, а мою квартиру мы использовали, если он менял ипостась. Все-таки он проделал проход между нашими жилищами.

Приближалось время шабаша, и мой гоблин очень волновался, что я поеду на встречу со своими подругами, да еще в такую ночь. Но после того как я уверила его, что мужчин там не предвидится, он успокоился.

И сейчас, валяясь вместе с ним на диване, я мысленно перебирала, все ли я успела сделать перед поездкой. На телефоне раздался звонок и, дотянувшись до мобильного устройства, я сняла трубку.

— Але…

— Привет, подруга! Хватит спать! Или вы еще чем-то занимаетесь?

Ксюша, неутомимая сила.

— Пока нет, но советую тебе побыстрее изложить суть дела, — ответила я под тихий смех Никиты, чьи губы уже заскользили по шее.

— Не вопрос. Мне нужно, чтобы ты съездила на окраину города, в Тихие Аллеи, и посетила квартиру по адресу…

Это район травниц. Странно, зачем ей туда?

— И что я должна сделать, когда приеду?

— Помочь хозяйке квартиры попасть ко мне.

— Ксюша, если это, как в прошлый раз, плохо закончится…

— Ничего такого! Обещаю!

Повесив трубку, я посмотрела на Никиту.

— Вечер у телевизора отменяется, — правильно все понял гоблин.

— Да. Мы идем на дело.

Район травниц встретил нас привычной тишиной и размеренностью. Студенткой я часто любила гулять в этих местах: они как ничто другое навевают покой и спокойствие.

— Здесь ужасно, — сказал Никита, осматриваясь по сторонам.

Я удивленно на него посмотрела:

— Почему? Мне здесь всегда нравилось.

— Мало людей на улице, практически никто не разговаривает друг с другом.