44 Звуки трубы. В подлиннике употреблено слово "Sonnet". Слово это встречается только в сценических ремарках в драматургии шекспировского времени и, по-видимому, означает особую музыкальную фразу, исполняемую на трубе или кларнете и отмечающую особую торжественность изображаемого момента.

45 Нас проклянут с колоколом, книгой и свечой (wich bell, book and candle) - английское идиоматическое выражение, в котором сохранился намек на католический обряд отлучения от церкви. Особый звон колокола давал знать о совершении этого обряда; книга символизировала приговор об отлучении; в конце обряда тушилась свеча, что обозначало ту духовную тьму, в которую погружается душа отлучаемого.

46 В тексте В насмешливая антирелигиозная песенка Фауста опущена.

47 В тексте В этот монолог Хора отсутствует.

48 Сцена при дворе императора Карла V близко воспроизводит соответствующий эпизод народной книги (см. гл. 33).

49 В тексте В эта сцена здесь отсутствует. Ср. прим. 34.

50 В подлиннике игра слов с антицерковной тенденцией:

Robin

I can make thee druncke with ipocrase at any taberne in Europe for nothing...

Ralph

Our Master Parson says thats nothing.

Робин говорит об ипокрасе (ipocrase), напитке, приготовлявшемся из красного или белого вина, сахара н различных специй (слово это, по-видимому, представляет собой видоизменение первоначального названия - Hippocrate's sleeve - "Гиппократов рукав"; напиток этот употреблялся как лечебное снадобье и во время приготовления процеживался через шерстяной мешок). Ральф же слышит созвучное слово "hypocrisy" ("ханжество", "лицемерие") и думает, что Робин собирается бесплатно угостить его с помощью одного ханжества. Отсюда его реплика: "Наш священник сказал бы, что "то не штука".

51 Я уж буду кормить твоего дьявола лошадиным хлебом (with horse-bread). Во времена Елизаветы и позднее в Англии было принято подкармливать лошадей хлебом.

52 Тот факт, что предыдущая сцена кончается уходом Робина и Ральфа, а непосредственно за нею следующая открывается их вторичным появлением, может быть объяснен двояко: либо тем, что между этими двумя сценами существовала еще какая-то промежуточная, либо тем, что Ральф и Робин уходили в одну дверь и сейчас же возвращались через другую, давая этим знать о смене времени и места действия.

53 Очевидно, актеру предоставлялось право импровизировать и далее этот бессмысленный набор слов; на это указывает стоящее в тексте "и т. д.".

54 В тексте В ремарка к этой сцене гласит: "Звуки трубы. Входят Карл, император Германский, Бруно Саксонский, Фауст, Мефистофель, Фредерик, Мартино и свита". Вступительные слова императора изменены по содержанию и превращены в стихи:

Великий маг, кому весь мир дивится.

Привет тебе, трижды ученый Фауст!

Освобождение из плена Бруно

У нашего заклятого врага

Твое искусство более прославит,

Чем колдовская власть над целым светом.

Навеки будешь ты любезен Карлу.

А если сей, тобой спасенный, Бруно

К тому ж еще венец получит папский

И на престол Петра воссядет с миром.

По всей Италии ты станешь славен

И императором германским чтим.

И только вслед за тем как Фауст выражает готовность исполнить все желания императора с помощью своего искусства, император в кратких словах просит Фауста показать ему Александра и его возлюбленную.

55 Актеон в греческой мифологии - охотник, Который подстерег богиню охоты Диану" когда она купалась с нимфами в реке, за что был он превращен в оленя, и его собственные псы разорвали его.

56 После сцены с императором Карлом в тексте В следует эпизод, в котором рыцарь, названный здесь Бенволио, безуспешно пытается отомстить Фаусту за то, что тот украсил его оленьими рогами. Бенволио и его друзья, Мартин и Фредерик, отрубают Фаусту голову, но он приставляет ее обратно к туловищу. В следующей сцене на Фауста совершается нападение из засады, но он вызывает демонов, которые прогоняют напавших. В наказание Фауст наделяет рогами также двух друзей Бенволио. Им остается только удалиться от света, ибо "лучше умереть с горя, чем жить в позоре" (ср. народную книгу, гл. 35).

57 Обращает на себя внимание ремарка к этой сцене: в начале сцены Фауст находится так далеко от Виттенберга, что Мефистофель даже предлагает ему ехать туда лошадьми, а в конце без какого бы то ни было перехода он оказывается сидящим у себя дома в кресле. По-видимому, актер, игравший Фауста, переходил с авансцены, изображавшей лужайку, на заднюю внутреннюю сцену, которая в елизаветинском театре представляла собой глубокую нишу и задней стене сцены и использовалась для эпизодов, требовавших комнатной обстановки.