Еще раз приехали с ним к Батюшке. Михаил ему о своих личных проблемах – а Батюшка как не слышит и в ответ совсем о другом, говорит ему что-то совсем профессиональное, строительное, о крышах и фундаментах, о взаимоотношениях с кредиторами. Михаил в недоумении вернулся домой, а когда на другой день приехал на совещание в область, стало ясно, что на все каверзные вопросы, которые для него там приготовили, Батюшка вчера дал ему ответы. Тогда он и сказал: «Я все думал: как это у вас получается, повсюду кризис, нигде ничего, а вы строите и строите. Теперь я понял, кто за вами стоит».

Мы иногда, буквально раздавленные скорбями, приползали к нему полуживые, и достаточно было просто постоять рядом с ним, даже за дверью его кельи, и куда что девалось: выходили обновленные, окрыленные, – но надолго ли хватало? Как-то он мне сказал:

– Станция дает ток, а сколько доходит до лампочки…

Вот стоим мы у него на лесенке, три игумении, с утра пораньше со своими скорбями и неподъемными, как нам кажется, вопросами, а Батюшка, проходя мимо нас к себе в келью: «Да, биополе…»

И он терпеливо, год за годом, возился с нами, осторожно исправляя наши очевидные для него немощи, бережно и трепетно держа в руках каждую душу, врученную ему Богом. Ни разу не было такого, чтобы я услышала от него обидное, жесткое обличительное слово, которое не смогла бы понести, потому что его любовь ко мне и моя к нему все покрывала, и как от родной матери принималось все, что он говорил, как наставлял.

«Хирургия. Иногда без анестезии» – так часто сравнивают Батюшкин способ спасать души с «терапевтической практикой» архимандрита Кирилла. Меня всегда смущает это противопоставление. Это же неправда, что-то не заметила я этого за тридцать семь лет жизни под теплым Батюшкиным крылом. Просто у каждого свои дети.

«Меня на всех вас хватит», – как-то сказал Батюшка моим друзьям.

Вот его могилка, в самом центре Лавры, – теперь пожалуйста, без очереди. И мы знаем, что он всех нас слышит. «На всех хватит» – значит, все главное нам уже сказано и оставлено на страницах его книг, в сердцах, в памяти, а все остальное теперь как получится. Как-нибудь, наверное, все-таки получится, за его святые молитвы.

Батюшка все хотел, чтобы я выучила иврит и занялась библейскими переводами: «Как это ты не знаешь своего языка? Почему ты не любишь свой народ?» А у меня действительно нет той особой привязанности к еврейскому народу, какая часто у евреев бывает. Эта тема закончилась на моей бабушке. Но и она вполне сознательно крестилась в восемьдесят восемь лет. А родители мои обычные советские люди. Отец прошел всю войну, потом стал военным инженером. Мама была всегда с ним рядом. Когда ей присылали приглашения в Израиль, она их рвала на мелкие кусочки и спускала в унитаз, при этом напевая: «Не нужен мне берег турецкий, чужая земля не нужна».

Я давно уже не идентифицировала себя с еврейским народом, меня от этого в два счета отучил отец Валентин Гуревич, когда еще был просто Валей Гуревичем, нашим приятелем. Я ему как-то пожаловалась, что мне не нравится, когда рассказывают еврейские анекдоты.

– А когда про чукчей рассказывают?

– Это мне все равно.

– Ну вот и смотри. Это в тебе говорит национальная гордость. Не все ли равно, от какой гордости застрять на мытарствах – от общечеловеческой или от национальной?

А тут как ни приеду к Батюшке, он мне все напоминает, что у меня есть обязанности по отношению к своему народу:

– Я, – говорит, – так за еврейский народ молюсь: «Сними, Господи, покрывало с народа израильского, чтобы они уверовали пророкам своим и испросили у Бога пакибытия. Да будет едино стадо и Един Пастырь».

Батюшка не раз мне говорил, что надо евреям объяснить: их летоисчисление неправильное, и тогда они – те из них, кто верует во Единого Бога, – примут Христа. Берем даты жизни Патриархов в Септуагинте, или в славянской Библии Кирилла и Мефодия, которая и есть перевод на славянский Септуагинты, и сравним с датами жизни Патриархов в Библии Синодального перевода, который сделан с еврейского текста, специально испорченного масоретами. Летоисчисление образуется из суммированных лет патриархов, от рождения отца до рождения сына и т. д. Там убавлено лет сто, тут убавлено. И получается, что Данииловы седмины заканчиваются к Рождеству Христову только в славянской Библии, и если считать по Синодальному переводу, испорченному масоретами, то Христос к тому времени еще не пришел, еще 1747 лет надо было ждать. Эти испорченные, фальшивые даты и в еврейской Библии. Вот они и ждут Мессию. Ждут и ждут. А если правильно посчитают, разберутся… А ведь как все просто – в Кумранских рукописях, которые еще до Рождества Христова были спрятаны в пещерах на берегу Мертвого моря, датировка лет жизни патриархов совпадает с текстом Септуагинты и, следовательно, славянской Библии. Надо сделать новый, исправленный перевод Ветхого Завета, издать его, перевести на еврейский язык, а эти все синодальные переводы сжечь.

«Читайте Библию на славянском языке», – постоянно он нам всем говорил. И терпел много лет, пока мы раскачаемся и начнем шевелиться. С горем пополам сделан правильный перевод на древнееврейский только первой книги Бытия. И все пока.

У Батюшки были энциклопедические знания и феноменальная память. Он помнил все, чему когда-то учился. Мог рассказать и принцип работы двигателя внутреннего сгорания, и законы электродинамики. И ход Бородинского сражения в деталях. И подробности событий Октябрьского переворота и всего, что ему предшествовало, и Великой Отечественной войны… Батюшка жил в глубочайшем контексте исторических, философских, богословских, политических, вообще любых знаний. Он с каждым человеком мог говорить на его языке, на уровне образования и интеллекта собеседника. Это было что-то потрясающее, невозможное. Батюшка часто в своих проповедях говорил о том, что у святых людей появляется шестое чувство, которое им заменяет наши пять. А ведь он сам как раз и был человеком, который этим шестым чувством давно обладал. И смиренно терпел десятилетиями нашу дебелость, иногда то ли огорченно, то ли в шутку говоря: «Когда же вы, наконец, станете как ангелы…»

«Мы должны всех принимать, – говорил он, – от дворника до генерала. Как в магазине – каждому отпустить по потребности, кому картошку, кому морковку».

Однажды я пришла к нему, а он мне показывает огромный кусок, оторванный от обоев, весь исписанный его рукой.

«Вот, ночью не нашел бумаги, пришлось обои оторвать. Написал статью “Единство и борьба противоположностей”. Возьми прочитай. Это называется воцерковление философии. Думаешь, очень интересно этим заниматься? Василию Великому тоже не очень интересно было философией заниматься. Но это было тогда нужно. Вот и сейчас это нужно. Надо все воцерковлять – науку, философию, литературу».